Кукушонок

— Очень смешно. — Я опять поднялась наверх и оделась более прилично.

Прежде чем я захлопнула за собой дверь, Патрик поделился со мной куда более вздорной тревогой: Мануэль до сих пор ни разу не позвонил.

— В открытом море, наверное, мобильник не ловит, — сказала я. — Потерпи, когда они доберутся до какого-нибудь порта. Если бы корабль налетел на айсберг и затонул, ты бы уже давно узнал об этом.

Судьба Виктора не подлежит никакому обсуждению, это я знала твердо, входя в кабинет комиссара. Его сведенные вместе брови сегодня напоминали ограждение из колючей проволоки. Этот человек не особенно доволен исходом своего расследования, подумала я. Он скупо приветствовал меня и стал демонстративно размахивать передо мной парой густо исписанных листков.

— Мы позволили себе вскрыть письмо, предназначенное вам, — сказал он. — Так что вы спокойно можете осудить меня на адские муки.

Я бросила на него непонимающий взгляд.

— Вы уже читали газету? — спросил он, и я кивнула.

— Господин Тухер, несмотря на изобилие улик, не захотел рассказать нам, каким образом было совершено преступление, пока одна медсестра не надавила на него — скажем так, не очень корректными средствами.

— Применила пытки? — спросила я.

— Ну что вы, нет! — сказал он и вяло улыбнулся. — Оказала на него массированное психическое давление под религиозным прикрытием. Как бы то ни было, она насела сверх всякой меры на человека, и без того отчаявшегося. Ну и вот, короче: господин Тухер написал письмо и передал его сиделке, чтобы та бросила его в почтовый ящик. Вечером она взяла запечатанный конверт домой, но у нее не нашлось под рукой почтовой марки, чтобы бросить его в почтовый ящик. А на следующий день она узнала о смерти своего пациента и передала письмо мне — хотя оно адресовано вам. Прошу вас, прочтите!

Наверное, я побледнела. Штеффен писал синей шариковой ручкой жуткими каракулями, хотя обычно у него очень разборчивый почерк. Письмо было длинное, без обращения и приветствия.

«Я любил и свою жену, и этого ребенка, я был счастливым и гордым отцом. Если бы ты не вселила в меня эти ужасные сомнения, я так и оставался бы им.

В тот злополучный вечер я узнал, что Виктор не мой сын, и, разумеется, подумал, что ребенок — от Гернота. Я хотел выбить из Биргит признание, но она молчала как рыба, отбивалась изо всех сил и даже схватила кухонный нож, который я едва смог у нее вырвать. Должно быть, в этой схватке она и поранилась. Кровь хлестала сильно, она кричала, призывая на помощь, ребенок орал еще громче. Когда я бросился искать, чем бы ее перевязать, она кинулась к машине и сломя голову понеслась на ней прочь. Я надеялся, что она поехала за сигаретами, потому что они у нее как раз кончились. Но она просто уехала, а ребенок по-прежнему исходил криком.

В конце концов, я сел в свою машину, чтобы ехать на поиски Биргит. Но сперва мне нужно было избавиться от орущего ребенка. Поскольку я был твердо убежден, что его отец — Гернот, я хотел доставить Виктора к нему. Но, не застав дома твоего смазливого экс-мужа, вынужден был приехать к тебе. В этот момент мне все еще мерещилось, что Биргит выбежала только купить что-то, но вдруг я сообразил, что у нее нет при себе денег. Тогда я снова поехал домой и с облегчением увидел, что ее машина стоит у подъезда. Когда я распахнул дверцу, она лежала на руле, залитая кровью. И когда я хотел ее вытащить, я заметил, что она мертва, и тут меня охватила паника.

В конце концов я загнал ее машину в гараж, уложил Биргит в багажник, взял лопату и сумку с чистой одеждой и поехал прочь, куда глаза глядят. Где-то далеко, углубившись в Баварский лес, я закопал мою жену, а потом утопил ее машину в озере.

Когда ты читаешь эти строчки, Аня, я уже, надеюсь, давно в ином мире. Тебе же придется жить дальше с тем, что ты разрушила счастливый брак, осиротила ребенка и имеешь на совести две человеческие жизни.

Штеффен Тухер».

У меня потекли слезы, кто-то положил передо мной упаковку бумажных носовых платков, молодая женщина принесла мне стакан воды. Комиссар заговорил, не спуская с меня глаз:

— Вы потрясены, госпожа Рейнольд, и это неудивительно. Даже мы, заскорузлые ребята, повидавшие виды, не можем спокойно перейти к своим ежедневным делам, когда дело доходит до такой ужасной трагедии. Правда, на мой взгляд, нельзя назвать брак счастливым, если на роль отца ребенка могут претендовать сразу трое мужчин.

Все еще шмыгая носом, я спросила:

— Вы думаете, то, что написано в этом письме, правда?

— В основном да, хотя некоторые факты мы сейчас уже не можем проверить. Тяжелая авария Штеффена Тухера была, вероятно, попыткой самоубийства. Труп его жены может быть найден только случайно, ведь не можем же мы перекопать весь Баварский лес. И вряд ли мы узнаем когда-нибудь, была ли ее смерть трагическим несчастным случаем или это было убийство.

— Разве теперь это важно? — спросила я.

Он пожал плечами.

— Вы можете взять себе копию письма, оригинал мы должны пока приобщить к делу.

Комиссар встал и протянул мне руку. Лицо его оставалось неподвижным.