Читаем Кукушонок, принц с нашего двора полностью

— Ну и летите! — сердито сказал Гном Крэгг. — Обойдусь без глупых шмелей с их унылым гудением, как отлично обхожусь без несносного семейства Мяу. Тишина полезна для здоровья! И теперь мне одному достанется весь самый вкусный на свете клеверный мёд! И… и сто лет назад меня ведь укусил этот прок… ужасно невоспитанный шмель, на которого я наступил. Теперь уж никто и никогда меня не укусит!



Так он сказал — очень упрямый и злопамятный Гном Крэгг. Но на душе у него не стало веселее.

Прошло ещё неизвестно сколько месяцев и дней. Однажды Гном Крэгг вышел в поле и увидел, что все цветы клевера — и совсем старые, и молодые — стоят понурив голову.

— Что вы невесёлые? — спросил Гном.

— Это потому, что мы умираем. Умирать очень грустно…

— Не умирайте! — попросил Крэгг, который на этот раз встревожился и испугался.

— Не умирайте, ведь я так люблю лучший в мире клеверный мёд!

— Мы не можем жить без шмелей, которые переносят пыльцу с цветка на цветок, — тихо ответили цветы клевера.

И умерли…

…Недавно мы с сыном, который вырос и первый раз пошёл со мной в море, проплывали мимо Цветочного острова.

— Ты говорил, что остров гудит, как праздничный колокол. Почему же я слышу только мышиный писк? — спросил сын.

— Раньше он гудел, как праздничный колокол, — сказал я.

— И ты говорил, что остров пахнет, как медовый пряник. Почему же я чувствую только запах мышиного помёта? — спросил сын.

— Раньше от него пахло мёдом, — сказал я.

— И ты говорил, что остров похож на ковёр, вышитый белым и красным шёлком. Почему же мне он кажется серой тряпкой среди Синего моря? спросил сын.

— Раньше он был похож на прекрасный ковёр, — сказал я.

— Отчего же всё так переменилось? — спросил сын.

— Оттого, что в тот несчастный вечер Гном Крэгг был грубым, упрямым и злопамятным, — сказал я.

— Только оттого, что в какой-то несчастный вечер какой-то гном оказался грубым, злопамятным и упрямым? — недоверчиво улыбнулся сын.

Тогда я вспомнил и рассказал сыну всю эту историю.

И мы задумались о разных разностях, очень печальных, — бывают и такие. А остров между тем скрылся из глаз.



КУРИЦА, КОТОРАЯ НЕСЁТ ЗОЛОТЫЕ ЯЙЦА


Она торопливо семенит по пыльной дороге из замка Одноглазого Карлика в лес — Курица, Которая Несёт Золотые Яйца.

Она бежит в полной темноте. И не мудрено, что она так торопится. Надо поспеть к дуплу старого дуба, где принимает Дятел — Птичий Доктор, к рассвету вернуться в замок и снести золотое яйцо.

Если она опоздает, Одноглазый Карлик рассердится, а в сердцах может зажарить и съесть её. Хотя это не так уж умно — съесть Курицу, Которая Несёт Золотые Яйца.

Она задыхается от бега, но не позволяет себе передохнуть. Она так тяжело ступает, что над дорогой поднимается пыль, земля вздрагивает, а Божья Коровка, дремлющая на придорожном лопухе, скатывается с шершавого листа и ворчит спросонья:

— И отдохнуть не дадут…

— Извините, — кудахчет Курица, вглядываясь в темноту подслеповатыми глазками. — Дело в том, что я очень тороплюсь к Птичьему Доктору.

— Если вы торопитесь к Птичьему Доктору, следовательно, вы птица, — не без рассудительности замечает Божья Коровка. — А если вы птица, почему бы вам не полететь к доктору?

— Видите ли, — смущённо и застенчиво отвечает Курица, всё ещё тяжело дыша от усталости, — я не умею летать…

— Тогда почему вы изволите именовать себя птицей? — насмешливо пищит Божья Коровка, изящно вспархивая на лист лопуха.

— В молодости я умела летать, — так же застенчиво отвечает Курица. — В молодости я летала с плетня к кусту бузины. И даже ещё дальше — через плетень в огород. Я летала, пока не…

«Пока не согласилась нести золотые яйца», — хочет она признаться, но вместо этого говорит совсем другое:

— Пока не стала такой ужасно тяжёлой…

Божья Коровка не слышит её. Она уже снова спит, сдвинув блестящие красные надкрылья с чёрными крапинками. Что ещё ей делать ночью, когда даже не видно, какая она необыкновенно красивая!

Курица продолжает свой путь — в лес к Дятлу, Птичьему Доктору.

Там, перед дуплом, ожидая очереди, стоят больные: Соловей, Поползень, который занозил лапку, Воробей из города — воробьи очень любят лечиться — и в самом конце Ящерица, потерявшая хвост. У Дятла лечатся не только птицы. Ведь известно, что он не поленится слетать в Африканские, или Австралийские, или Индийские леса, если там водятся целебные червяки, от которых быстрее растут хвосты. Ящерице — это совсем молодая ящерица — необходимо, чтобы хвост вырос прямо сейчас же, за один день, потому что вечером назначен первый в нынешнем году ящеричный бал. И в нынешнем году очень модны длинные острые хвостики салатного цвета.

Тяжело дыша, Курица бежит по тёмной пыльной дороге. Земля вздрагивает под ударами её лап.

Воробей прислушивается и досадливо чирикает:

— Опять эта, из Замка. И она опять пролезет вне очереди.

— Да, да… — вежливо отвечает Ящерица. И так как по молодости лет она занята исключительно мыслями о себе самой, смущённо спрашивает: — Со стороны незаметно… что я…

Перейти на страницу:

Похожие книги

На пути
На пути

«Католичество остается осью западной истории… — писал Н. Бердяев. — Оно вынесло все испытания: и Возрождение, и Реформацию, и все еретические и сектантские движения, и все революции… Даже неверующие должны признать, что в этой исключительной силе католичества скрывается какая-то тайна, рационально необъяснимая». Приблизиться к этой тайне попытался французский писатель Ж. К. Гюисманс (1848–1907) во второй части своей знаменитой трилогии — романе «На пути» (1895). Книга, ставшая своеобразной эстетической апологией католицизма, относится к «религиозному» периоду в творчестве автора и является до известной степени произведением автобиографическим — впрочем, как и первая ее часть (роман «Без дна» — Энигма, 2006). В романе нашли отражение духовные искания писателя, разочаровавшегося в профанном оккультизме конца XIX в. и мучительно пытающегося обрести себя на стезе канонического католицизма. Однако и на этом, казалось бы, бесконечно далеком от прежнего, «сатанинского», пути воцерковления отчаявшийся герой убеждается, сколь глубока пропасть, разделяющая аскетическое, устремленное к небесам средневековое христианство и приспособившуюся к мирскому позитивизму и рационализму современную Римско-католическую Церковь с ее меркантильным, предавшим апостольские заветы клиром.Художественная ткань романа весьма сложна: тут и экскурсы в историю монашеских орденов с их уставами и сложными иерархическими отношениями, и многочисленные скрытые и явные цитаты из трудов Отцов Церкви и средневековых хронистов, и размышления о католической литургике и религиозном символизме, и скрупулезный анализ церковной музыки, живописи и архитектуры. Представленная в романе широкая панорама христианской мистики и различных, часто противоречивых религиозных течений потребовала обстоятельной вступительной статьи и детальных комментариев, при составлении которых редакция решила не ограничиваться сухими лапидарными сведениями о тех или иных исторических лицах, а отдать предпочтение миниатюрным, подчас почти художественным агиографическим статьям. В приложении представлены фрагменты из работ св. Хуана де ла Крус, подчеркивающими мистический акцент романа.«"На пути" — самая интересная книга Гюисманса… — отмечал Н. Бердяев. — Никто еще не проникал так в литургические красоты католичества, не истолковывал так готики. Одно это делает Гюисманса большим писателем».

Антон Павлович Чехов , Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк , Жорис-Карл Гюисманс

Сказки народов мира / Проза / Классическая проза / Русская классическая проза