Кулаком и добрым словом

— Ладно, бабка, завтра поможем тебе: и печурку сварганим, сруб колодезный сгнивший поправим. Ну и еще чего по мелочи…

— Ой спасибо, ребятки, — заохала старуха. — Ну вы айдате мойтеся, а я чего ить на стол соберу, — с этими слова она исчезла в избушке.

— Ну и наобещал ты со страху, — толкнув локтем в бок Никиту, рассмеялся Морозко.

— Ничего не со страху, — начал отпираться Кожемяка. — Просто бабку пожалел, тяжко ей одной в этакой глуши. Ну и к тому же подумает — жрать нас или мы так больше пользы принесём. А то вполне могла в баньке этой и зажарить. Вона как натопила.

— Во, во! И я о том же! Ну её эту баньку. В речушке какой-нибудь…

— Не ной, Морозко! Я тя еще научу, как парится надо. Пошли, прогорело вроде уже — не дымит.

Они вошли в малюсенький предбанничек и начали сбрасывать грязную одежду в угол, на лавку.

— Помоемся и одежонку заодно простирнем, — сказал Никита, бросая грязные портки в общую кучу.

К удивлению парней, куча грязного белья ожила и заговорила человеческим голосом.

— Носит тута всяких побирушек, — ворчала куча, — а им еще баньку истопи, нешто у самих руки отвалятся!

Из вороха белья показался грязный спутанный ком давно немытых волос. Затем нечёсаная бороденка. Лица видно не было, только глаза сердито сверкали из-под сальных волос. Наконец, раскидав остатки грязной одежды, перед друзьями предстал во всей своей красе маленький, костлявый покрытый копотью человечек. Он был совершенно гол, если не считать одеждой всё ту же нечесаную бороду.

— О! А это чё за явление? — тыча пальцем в человечка, спросил Кожемяка. — Ты откель такой взялся?

— Сам ты явление! — обиделся человечек. — Живу я здесь. А вот вы на мою голову откуда свалились?

— Так ты банник! — хлопнув себя по лбу, догадался Морозко.

— Да, банник! — недовольным голосом ответил старичок. — И это моя баня…

— А если ты банник, — перебил старичка Никита, — то чего грязный такой! — В бане ведь живешь! А! Ты наверно ленивый банник…

— Сам ты ленивый, — обиделся старичок. — Бабка почитай лет сто уж как баню не топила! Когда уж тут помыться?

— А сам чего не истопишь? Да и бабку бы помыл, — подначивал банника Кожемяка.

— Не положено мне баню топить! — напыжившись, ответил старичок. — Ты видел где-нибудь, чтобы банники сами баню топили?

Никита в задумчивости почесал затылок:

— Не-а, не видел.

— Вот то-то и оно, что не видел!

— А по-твоему лучше грязью зарасти, но дождаться пока другой истопит?

— Ну, не знаю…

Банник задумался, почухал сначала спину о покрытую копотью стенку бани, затем залез грязной пятерней в волосы и с остервенением начал чесать голову.

— Вон, словно пёс шелудивый чешешься, — уличил Банника Кожемяка, — помыться тебе нужно, и чем скорее, тем лучше!

— И не говори, — продолжая чесаться, согласился старичок, — пойдём, хватанём парку!

Он скрылся в парилке.

— Давай, Морозко, присоединяйся! — сказал Кожемяка, и клубы пара окутали его со всех сторон.

Морозко помялся.

— А, была не была, — решил он, и вошел в парилку вслед за Никитой.

Нестерпимый жар опалил парня. Дышать стало трудно.

— Чего встал как пень — дверь закрой! — закричал на него банник.

— Да закрыл я её, закрыл! — обливаясь потом, оправдывался в ответ Морозко.

Банник подошел к двери, проверил.

— Хм, — почесал он бороду, — точно закрыта. Ничего не понимаю, ведь откуда-то дует! Холод, аж до костей пробирает. Щас исправим! Никитушка, — заорал он во всю глотку, — поддай родный парку!

— Ага, — отозвался Никита, и плеснул на раскалённую каменку ковш воды.

Струя обжигающего пара рванулась от каменки вверх, не давая Морозке вздохнуть. Больше терпеть эту муку не было сил: всё вокруг завертелось с ужасной скоростью, и он рухнул на пол.

Очнулся Морозко от струи ледяной воды, льющейся на него сверху.

— Ты смотри, — удивлялся банник, — и как еще он решился в баню зайти? А я всё думал, откуда дует, откуда холод? Так это от тебя, паря, холодом веет!

Банник поскользнулся и, нелепо взмахнув руками, распластался возле лежащего на спине парня.

— Ты поглянь, — ворчал банник, — с трудом поднимаясь на ноги, — во чё ты мне баню превратил!

Морозко приподнялся и огляделся по сторонам. Пол бани был сплошь покрыт тонким слоем льда, на стенах выступила изморозь, с потолка свисали сосульки. Банник стучал зубами и трясся от холода.

— А я только во вкус вошел…, - он подбежал к печке. — Эх, еще тлеют уголёчки, — обрадовался банник, — ща раздуем.

— Прости меня, дурака, что тебя в баню поволок, — виновато произнес Кожемяка. — Не знал я, что так выйдет!

— Да ладно, мне уже лучше! Я тоже хорош: знал ведь, что нельзя, — успокаивал Морозко друга.

Он поднялся и вылил на себя еще ковш холодной воды.

— Ты иди. Вон банник уже опять печку раскочегарил… На всю жизнь, наверное, напарился.

А я лучше на улице посижу.

Морозко вышел во двор, уселся на колоду для рубки дров. Прохладный ночной ветерок принёс долгожданное облегчение. Парень тяжело вздохнул, вспоминая Силивёрста.

— Где-то сейчас мой старик? Как ему там в ирие? Узнать бы!

Горестные мысли Морозки развеяли весёлые крики, доносившиеся из бани:

— А ну наподдай…Эх хорошо… Веничком шибче давай… А-а-а сварил старый чёрт!