Куликовская битва. Сборник статей

Наряду с такими взглядами на проблему исторической достоверности памятников куликовской поры в советской историографии существуют и другие точки зрения по данному поводу. Так, М. А. Салмина отстаивает тезис о том, что основные памятники Куликовского цикла, возникшие, по ее мнению, в середине или второй половине XV в., представляют собой публицистический вымысел, очень далекий от реальной действительности. Утверждая, что все памятники Куликовского цикла берут свое начало из краткой летописной статьи Троицкой летописи, Салмина в то же время настаивает на том, что эта летописная статья не имела прямого отношения к Куликовской битве, а представляла собой лишь кальку летописного рассказа о битве на Воже 1378 г.[448] При таком отношении к исторической достоверности всех памятников Куликовского цикла работы Салминой, по существу, сужают фактологическую основу этого события и обедняют представление об этой эпохе в целом[449].

Исследование Салминой явилось, таким образом, свое^ образной попыткой отдалить возникновение памятников Куликовского цикла от самой Куликовской битвы, сделать комплекс памятников тем самым менее «историчным», а потому и менее достоверным; однако, несмотря на эти сравнительно скромные цели, исследование Салминой «неожиданно» послужило толчком, с одной стороны, для ревизии некоторыми историками шахматовской концепции развития русского летописания XIV–XV вв. в смысле искусственного удревнения этапа «расщепления» общерусского летописания на «великорусское» и «белорусское»[450], с другой стороны, для существенной «корректировки» наших представлений о всем восточноевропейском историческом процессе XIV–XV вв., для искусственного удревнения процесса формирования Великороссии, для обоснования тезиса о полном утверждении ее «бытия» в XIV в.[451], а следовательно, и для синхронного удревнения полного обособления Украины и Белоруссии.

Указанные тенденции в трудах некоторых наших историков выдвигают перед исследователями политической и культурно-идеологической жизни русских земель конца XIV в. целый ряд особых задач.

Сознавая невозможность охватить в небольшой статье весь комплекс перечисленных проблем, автор видел свою задачу в том, чтобы рассмотреть сначала одну из них, в частности ту, которая представлялась ему наиболее важной и поэтому определяющей подходы ко всем остальным[452]. Речь идет о широкой проблеме ордыно-русских политических отношений в предкуликовский и послекуликовский периоды, если говорить точнее, о вопросах сложения определенной системы взаимоотношений между ведущими государствами-«княжествами» Восточной Европы в условиях ордынского ига, вместе с тем о практике использования этой системы Ордой в интересах сохранения здесь своего господства, а также о все более частых случаях противодействия такой практике со стороны антиордынских сил данного региона, прежде всего со стороны русских земель.

Автор склонен при этом думать, что, чем глубже окажутся наши представления о главных линиях политического развития Восточной Европы в указанный период, чем лучше мы будем понимать сложившуюся систему отношений в данной части Европейского континента, тем легче мы сможем решить и проблемы литературно-идеологической жизни региона, выявить те или иные тенденции как в летописании, так и в памятниках Куликовского цикла.

* * *

Чтобы лучше понимать сущность разногласий в современной историографии по указанным проблемам, следует, на наш взгляд, хотя бы в общих чертах представлять себе характер тех реальных отношений Ордынской державы с русскими землями, которые сложились еще во второй половине XIII в. и которые продолжали сложный путь своего развития в XIV в., обращая, естественно, особое внимание на тот период этих отношений, который предшествовал Куликовской битве.

При выявлении характера ордыно-русских отношений XIII–XIV вв. следует иметь в виду, что само присутствие Орды в Восточной Европе совпало по времени с важными процессами внутренней исторической жизни стран данного региона, в частности с процессами преодоления феодальной раздробленности и утверждения феодальной концентрации в этих странах, процессами, протекавшими в условиях борьбы двух тенденций — сохранения этнически однородных государств (на базе возрождения этнического и политического облика восточноевропейского пространства X–XII вв.) и сложения новых многонациональных государств.

Примером утверждения этнически однородного феодального государства на основе консолидации земель с ранее сложившейся устойчивой этнической общностью может служить феодальная Польша, сумевшая уже на рубеже XIII–XIV вв. объединить большую часть древнепольских земель в рамках единой государственности.