Куликовская битва в свидетельствах современников и памяти потомков

С включением в состав летописей связано и создание Летописной редакции «Сказания о Мамаевом побоище». Эта редакция была названа так, потому что вошла в состав трех списков Вологодско-Пермской летописи. Обычно ее датируют концом XV — началом XVI в., поскольку к этому времени относится составление Вологодско-Пермской летописи[263]. В ее первоначальную редакцию, по мнению Л. А. Дмитриева, было включено «Сказание о Мамаевом побоище», подвергнутое для этого специальной переделке[264]. Однако, как показал Б. М. Клосс, этот источник был включен только в Лондонский список Вологодско-Пермской летописи первой редакции. Он попал на его страницы среди дополнительных статей. Между тем «Сказания о Мамаевом побоище» нет, например, в списке Беловского. Сам же Лондонский список достаточно поздний. Он датируется второй половиной XVI в.

«Сказание о Мамаевом побоище» отсутствует и во второй редакции Вологодско-Пермской летописи (20-е гг. XVI в.). Оно появляется в основном тексте Вологодско-Пермской летописи только в ее третьей редакции, составленной в 30-х гг. XVI в.[265] Следовательно, не ранее этого времени «Сказание о Мамаевом побоище» было переработано для включения в летопись. Исходным материалом для этой переработки послужил Основной вариант Основной редакции памятника[266]. В Летописной редакции союзником темника Мамая также был верно назван литовский великий князь Ягайло.

Распространенная редакция «Сказания о Мамаевом побоище» является наиболее объемной за счет включения в нее новых эпизодов и введения новых подробностей в уже имеющиеся эпизоды[267]. Наиболее яркими дополнениями стали рассказы о посольстве Захария Тютчева и новгородцах, а также связанные с ним вставки в рассказ об устроении полков под Коломной, речь советников великого князя Олега Рязанского и вставки в «Послание от игумена Сергия». Скорее всего, в основу этих новых фрагментов легли устные предания и представления автора о том, как должны были протекать события того времени.

Остальные редакции возникли гораздо позднее и датируются концом ХVI–ХVII в. Эти редакции не добавляют новых сведений о событиях 1380 г., а являются попыткой их нового художественного осмысления в эпоху расцвета Московского царства. Поэтому их следует рассматривать не как источник по истории Куликовской битвы, а как отражение русско-ордынского противостояния в памяти русского народа.

«Сказание о Мамаевом побоище» вызывает много вопросов о времени своего создания и происхождении сообщаемых им сведений.

Начало научному анализу «Сказания о Мамаевом побоище» положил С. К. Шамбинаго. Он дал обзор исследований предшественников и учел все доступные ему рукописи, содержащие текст памятника[268]. Исследователю удалось выявить редакции «Сказания»: Основную (третья по его классификации), Летописную (вторая), Киприановскую (первая) в Никоновской летописи, Распространенную (четвертая).

В рецензии на исследование С. К. Шамбинаго А. А. Шахматов высказал предположение, что в основе «Сказания о Мамаевом побоище» лежит тот же текст, который был использован для создания «Задонщины». Исследователь назвал его «Слово о Мамаевом побоище». Этот общий для обоих произведений источник, по мнению ученого, был создан в конце XIV в., причем А. А. Шахматов предполагал, что «Сказание о Мамаевом побоище» в большей своей части основано именно на этом несохранившемся памятнике и передает его текст полнее, чем «Задонщина»[269]. Автор предполагаемого им «Слова о Мамаевом побоище», по мнению исследователя, был связан с князем Владимиром Андреевичем Серпуховским, что предопределило выделение роли удельного князя в Куликовской битве.

Целый ряд работ по текстологии «Сказания о Мамаевом побоище» написал Л. А. Дмитриев[270]. Он произвел новый обзор списков памятника, пересмотрел классификацию редакций и уточнил их соотношение между собой. Ученый доказал, что первоначальной редакцией этого произведения была не та, которая читается в летописях, а иная, в которой, вопреки хронологии, союзником Мамая выступает не литовский князь Ягайло, а его отец Ольгерд. Л. А. Дмитриев назвал ее Основной редакцией. Наличие путаницы в вопросе о том, кто занимал престол в ВКЛ уже в протографе памятника, безусловно, свидетельствует об его относительно позднем происхождении. Однако в обобщающем исследовании Л. А. Дмитриев, сохраняя осторожность в своих суждениях, отметил, что верхней границей создания памятника является рубеж ХV–ХVI вв., но наиболее вероятным временем его написания следует считать первую четверть ХV в.[271] Ученый обращал внимание своих читателей на особую значимость источников, легших в основу «Сказания». По его мнению, в большинстве подробностей и деталей, не имеющих соответствий в других источниках, перед нами не поздние домыслы, а достоверные факты, взятые из не дошедших до нас текстов[272].