Куликовская сеча

– Федор Иоаннович, ты уж извини меня за трапезу, само собой с губ сорвалось.

Вновь немного помолчав, я сухо ответил:

– Извиняю. Но помни – еще один такой прокол может нам выйти боком. Не думай, что в Азаке мало людей, разумеющих нашу речь. Вполне могут и услышать, да задуматься… Ладно, ты сметливый, сам все понимаешь.

Дружинный согласно кивнул – и я уже с улыбкой, дружески хлопнул его по плечу:

– Все, идем на торг, посмотрим, как дела у Андрея и Славы, а заодно взглянем и на невольников.

…Базар Азака произвел на меня весьма тягостное впечатление. Очень большой – занимающий площадь едва ли не в третью часть города, – он не менее чем наполовину забит рабами. Среди которых очень много черкесов; девушек и молодых женщин – некоторых так довольно редкой красоты. Но куда больше юношей – коих по-прежнему продают в Египет, где из них воспитывают воинов-рабов, мамлюков. Впрочем, воины-рабы ценятся не только в Египте, но и по всему исламскому миру, где они чаще всего именуются гулямами…

Потухшие взгляды, обреченная безнадега, написанная на лицах живого товара, – и тщательно замаскированная, глухая ненависть к хозяевам, смешанная с презрением к покупателям. Тень этих чувств еще можно рассмотреть в глазах рабов, если долго смотреть прямо в них – и чем моложе невольники, тем сильнее их ненависть, тем более страстно их желание вырваться из рабских оков! Картину дополняют свежие кровоподтеки и застарелые синяки на бедрах и груди большинства невольниц, их разбитые губы, синяки под глазами… Девственниц для гаремов не трогают – но и продают их по куда большей цене. А мужчины и юноши практически поголовно щеголяют исполосованными хлыстами спинами; у некоторых раны даже сейчас сочатся сукровицей, и их густо облепили мухи…

Самых же буйных рабов так и вовсе держат в ямах-зинданах, медленно, но неуклонно ломая волю тех строптивцев, кого купцы-радохниты посчитали более выгодным не казнить, а продать в рабство.

Русских невольников на базаре будет поменьше черкесов – но их также очень много; больше, чем половцев, составляющих третью группу рабов. Угрюмы, затравлены русичи, не ожидают они для себя ничего хорошего – однако во взглядах некоторых крепких мужиков я разглядел не только обреченность, но и изредка прорывающийся из глубины души гнев! А судя по узловатым, жилистым рукам этих мужей, развитым, хоть и подсохшим с голодухи мышцам, еврейские купцы-радохниты, доминирующие на рынке, перепродают фрязям и прочим покупателям русских дружинников…

В голове моей тотчас созрел очередной план, порожденный из утренней лжи: а что, если купить сейчас как можно больше невольников-воинов? Ну а заодно приобрести немного самого простого оружия, типа легких топоров и щитов калканов, сулиц опять же… Надо только как можно быстрее распродать воск и меха, чтобы уже к вечеру не только выкупить рабов, но и покормить их, и дать отдохнуть!

С этими мыслями я было круто развернулся в сторону дальнего конца базара, где сейчас неспешно торгуется Славка, – нужно сворачивать его купеческие дела и отдавать мех с воском если не по дешевке, то по «оптовым» ценам. Можно даже за Марко послать, ведь хотел же генуэзец выкупить весь мой мех!

Но только я сделал первый шаг, увлекая за собой Алексея, как справа раздался звонкий и показавшийся явно знакомым девичий голос – с легким певучим акцентом, но вполне правильно выговаривающий русские слова:

– Князь уже нашел своего ближника?

Глава 10

На мгновение я утратил дар речи – прежде всего от удивления… И немного от внезапной радости:

– Вы?!

Незнакомка из чайханы легонько поклонилась – и при этом она еще и улыбнулась. Вблизи да на солнце ее синий газовый платок просвечивается достаточно для того, чтобы я смог вполне четко разглядеть полные, красиво очерченные губы девушки, сложившиеся в приятную улыбку… А также тонкий, изящный носик – и точеный подбородок плавно сужающегося книзу лица. В сочетании с изящно изогнутыми бровками и большими, выразительными карими глазами, обрамленными пушистыми ресницами, – неудивительно, что сердце мое ударило с перебоем…

– Хотела поблагодарить вас за сладости, было очень вкусно… Но у нас не принято оказывать такие знаки внимания незамужним девам.

В этот раз поклонился уже я, одновременно с тем мазнув беглым взглядом по нукерам-черкесам, стоящим чуть поодаль и взирающим на меня с крайне недовольным видом!

– Простите мне мою дерзость, но я не хотел вас обидеть своим скромным даром… Однако откуда вы так хорошо знаете язык русичей?

На лицо девушки – на вид ей вряд ли больше восемнадцати, а то и того меньше – набежала легкая тень:

– Моя мама умерла родами, а кормилицей была полонянница из Рязани. Выкормив меня, Даша продолжала ухаживать за мной как нянька, заодно выучив и своему языку…

Я только покачал головой:

– Удивительная история… И как же к вам обращаться?

– На языке моего народа мое имя звучит как Дахэжан – но крестили меня Евдокией.