Куликовские притчи

— Зайду посмотрю, небось там мой сынище, — вздохнула Василиса.

Я попрощался с ней и зашагал к деревенской гостинице. А когда оглянулся, увидел в ярком кругу под фонарем Василису, а рядом с ней беловолосого губастого парня, точь-в-точь такого, с каким приезжала она в нашу деревню после свадьбы. Это и был, как я сразу понял, ее старший сын, Ваня безотказный, очень похожий на молодого отца…

Прошла неделя. Как-то рано утром отправился я в поле. Солнце еще не всходило, и дорога, да и вся округа, казались пустынными. Рожь уже выметывала колос. Впереди, среди бескрайнего поля, неярко светился позолоченной главой-шлемом Куликов столб. Я шел себе, покусывая горьковатый стебелек подорожника, и сам не заметил, как негромко, нараспев» стал читать печальные тютчевские строки:

От жизни той, что бушевала здесь,
От крови той, что здесь рекой лилась,
Что уцелело, что дошло до нас?
Два-три кургана, видимых поднесь…

Да два-три дуба выросли на них,
Раскинувшись и широко и смело.
Красуются, шумят — и нет им дела,
Чей прах, чью память роют корни их…

Стихи были написаны более ста лет назад, но мне казались удивительно современными.

Природа знать не знает о былом…

Но тут я остановился: мне почудились голоса. Огляделся — никого. Даже немного жутко стало — откуда здесь, в чистом поле, голоса? Не из-под земли же! Иду дальше. Гляжу, а впереди, в лощинке — копешка прошлогодней соломы. И сидят на ней парень и девушка. Присмотрелся я получше, а это наша Ксюша Касымова! И парень что-то знакомый: широкоплечий, беловолосый… Э, да это же Ваня безотказный! Ну, Иван!.. Быстро же ты взял в плен нашу татарочку. А может, она его?

Я не знал, что делать. И стоять нехорошо, и уходить боялся: зашебуршишь, оглянутся, увидят — неловко будет. А им и горя мало, говорят не наговорятся!

— Ты и пахал здесь?

— Ага.

— А ночью пахал?

— Приходилось.

— Ночью жутко, наверно. Ишь, какая пустота кругом.

— Да ты что, Ксюша? Это же поле. Оно как деревня, здесь всегда живая душа найдется: и днем и ночью.

— Какая же душа?

— Да мало ли. Со мной рядом, например, всегда лиса мышковала. Трактор работает — и она своим делом занимается. Но стоит мотор выключить — ушки топориком, и наутек. Отбежит в сторонку и ждет, что будет. Я как-то пробовал ее на мотоцикле догнать. А она забежала на вспаханное поле — и поглядывает, хитрюга. Дескать, что, съел? Словно знает, что по пашне на мотоцикле не разгонишься…

Чтобы не мешать этим двум душам, светлым и доверчивым, я повернулся и пошел обратно. Почти у моих ног вспорхнул жаворонок и зазвенел, залился, приветствуя начало дня. Ему откликнулся второй, третий, четвертый — над всем полем висели живые колокольчики! Неподалеку от дороги из норки выглянул суслик, встал столбиком, свистнул — эге, дескать, шумно становится — и снова юркнул в свое убежище. На свист его откликнулась перепелка: «Спать пора, спать пора…»

«Ну что ты, перепелочка, — мысленно говорил я, шагая в Ивановку. — Не спать, а пора за дело приниматься — достраивать дом». В лицо мне веяло теплой землей, горьковатой полынью и молодой рожью. Это были вечные запахи моей родины.

КОЛЯДА

— Живы будем — не помрем, на родной земле живем! — любит приговаривать дедушка Коляда.

И поступает всегда сообразно с присказкой. Как-то собрался он резать поросенка, на помощь соседей позвал. Кто нож точил, кто брусок держал, кто жгуты из соломы вертел, чтобы щетина лучше опалилась. И собралось за столом, вокруг сковороды с печенкой, почти полдеревни! Когда гости всласть наелись и наговорились, перепели все песни, какие знали, и уже под звездами стали расходиться по домам, Коляда каждого оделил куском свежего сала. Утром посмотрел — остались от поросенка только ноги да голова.

— Ничего, — утешал он загоревавшую супругу, — сварим из свиных ног холодец — опять гостей созовем!..

Для доброго человека слово его, как медаль. А для худого — как' отметина на лбу. Про одного нашего мужика, который, не кончив очередной работы, хватался за другую, Коляда как-то обронил мимоходом:

— Не мужик — а полдела…

А что вы думаете? Теперь того мужика все окрестные деревни знают. Стоит ему появиться на базаре или в другом каком людном месте, как уже слышится со всех сторон:

— Здорово, Полдела!

— Как жизнь, Полдела?

И все это с улыбочками да ухмылочками. В конце концов мужик так привык к прозвищу, что и собственное имя забыл…

О находчивости Коляды рассказов по нашей округе ходит много. Правда, злые языки утверждают, что эти истории он сочиняет про себя сам, когда заглядывает в чайную на обочине Куликовского большака. Но что нам злые языки? Коляду любят все деревенские ребятишки, а уж этот народ за версту чует доброго человека. Он для них и друг, и сказочник, и мастер на все руки.

— Дедушка Коляда, постриги!