Куликовские притчи

Коляда и мальчишки невольно обернулись на голос Брычки. А когда она, изрыгая хулу и проклятия, подошла к ним и спросила, не видели ли они ее мужа, все посмотрели на то место, где еще минуту назад сидел на корточках Полдела. Но сейчас там было пусто, лишь дымился на земле толстый окурок. Брычка, видя, что мужа в этой компании нет, отправилась дальше. А голос ее все креп и креп, набирал силу:

— Я до тебя доберусь, червь капустный, я тебе устрою веселую жизнь!..

Когда Брычка удалилась, ребятишки зашушукались:

— Во дает!

— Ведьма настоящая…

— Дедушка, а куда же Полдела девался?

— Да тут я, тут, — послышался из кадушки писклявый голос.

Отряхаясь от пыли и прошлогодней листвы, оттуда вылез весь красный перепуганный Полдела. Ребята прыснули, Коляда тоже улыбнулся.

— Вам смешно! А мне каково с такой? Чуть что — и пошла, и пошла… Нет моей моченьки больше! — разошелся мужик.

И столько в словах его было отчаяния и тоски, что даже мальчишки перестали смеяться, притихли.

— А ты ее пожалей, — посоветовал Коляда.

— Ведьму эту пожалеть? — опешил Полдела.

— А что? Ведьма ведь тоже женщина. А для женщины что главное? Забота и ласка.

Поверил мужик Коляде, нет ли — не знаю. Но дня через два вся наша Ключевка прямо ахнула: Полдела и принаряженная Брычка шли в клуб; он вел ее под руку, а она застенчиво улыбалась.

ПЛОТНИК ЛУЧИНА

Разговорился я с проезжим шофером, который подвез меня до нашей деревни.

— Ну и народ у вас на Куликовом поле! — крутил он головой.

И не понять было: то ли он досадовал, то ли восхищался.

— Да, народ у нас такой… — отвечал я, не зная, куда он клонит.

А шофер продолжал:

— Помню, работал я на стройке с одним вашим пареньком — баню на поселке делали. Бригада подобралась не бей лежачего: день анекдоты рассказываем, два… А тот паренек посмеется с нами немного — да за пилу. Слово шутливое кинет — да за топор. И не то что в укор нам, нет. Просто, говорит, не могу я без работы, вы уж меня, ребята, извините. Мы гогочем, а он тюк да тюк, тюк да тюк… И так, считай что один, и построил баню.

Шофер сдвинул на затылок кожаную кепку-блин, снова покрутил головой:

— До сих пор не пойму: что его заставляло? Ведь заплатили-то ему наравне со всеми.

— Да это же наш Лучина! — говорю. — Его характер. Такой длинный, с белыми бровями, да?

— Нет, тот вроде низенький был, курносый.

— А когда это было?

— Да лет тридцать назад.

— Э, да за это время и жук с медведя вырастет.

— Это точно, — усмехнулся шофер.

И я рассказал ему про Лучину.

— Знатный плотник и человек веселый. Да у них в роду все такие. Старики у нас говорят: раньше на Куликовом поле люди жили неграмотные, а пряники ели писаные. В Тулу их возами возили. Тулякам так понравились пряники, что они сами их стали печь. А пряничные доски первое время заказывали нашим мастерам, чаще всего — плотнику Лучине. Какие только узоры-вавилоны он не выписывал на них! И все обыкновенным кухонным ножом.

Один тульский купец приладился заказывать ему на пряничных досках портреты своих соседей. А потом ел пряник, на котором был отпечатан портрет, и наслаждался, приговаривая: «Вот, Иван Лексеич, мы вас и скушали». Он даже перед обедом будто бы всегда говорил кухарке:

— Ну, кого сегодня есть будем?

— Щи да кашу, батюшка, — кухарка отвечала.

А после привыкла, стала отвечать то, что нравилось купцу: «Соседа вашего Парфена». Или: «Купца Козодоева». Или: «Тульского губернатора!» Это уж смотря по тому, чей портрет был на печатном прянике, который она подавала к чаю.

Однажды перевернул купец пряник — и обомлел: на оборотной стороне был его собственный портрет! И на другом прянике, и на третьем… Вот и выходило, что купец, съедая своих соседей, съедал и себя. А все это ему устроил старый Лучина с Куликова поля!

— Сказки рассказываешь, — засмеялся шофер.

— Может, и сказки… А вот что было с отцом нашего Лучины, это уже в колхозное время. Смастерил он деревянную бричку — загляденье! Легкая, красивая, петухами да колосьями расписана. Все ключевские женихи на ней свататься ездили. Даже из соседних деревень брали напрокат эту бричку. Ее так и называли — «свадебная». И вот позарилась на нее жена колхозного бригадира, захотелось ей на базар прокатиться, покрасоваться. Пристала к мужу: запряги да запряги бричку, ты, мол, в деревне хозяин. Ну бригадир и послушался.

Не успела баба за деревню выехать, как бежит назад и за бока держится. Люди потом рассказывали, будто подкидывало ее дорогой, словно тыкву на ладонях. Метра на полтора над бричкой взлетала! А Лучина только улыбался себе в усы. Сделал он бричку с секретом: потайной рычажок у нее сбоку был. Повернешь рыжачок влево, и бричка становится легкая, как ласточка — сама летит. А повернешь вправо — начнет трясти да подкидывать, как норовистая кобыла. «Ну и понянчило бабу! — смеялись люди. — Мать так в детстве небось не нянчила».

Таким же озорником вырос и Лучина-младший.