Культ праха

Не теряя бдительности, Руди старался улавливать и не упускать из поля зрения важные моменты. Наблюдая за настроением и реакциями странников, он обнаружил среди них абсолютную неготовность к новым условиям. Знания и опыт не помогли им с доверием принять ситуации, требующие от них терпения, смирения и выносливости. Это казалось невозможным, но Руди с каждым днём утверждался в подлинности своих предположений.

Странники, как и обычные люди, оказались подверженными простейшим страхам. Обнажилось их бессилие и неумение держать удар, когда соперником выступила тревога. Сливаясь с общим состоянием, Руди стал сомневаться в верности его первоначального выбора. Он был почти уверен – в час их встречи, когда дрейфующая льдина оказалась у берегов Лальдируфф, случайно набредшие не него странники воспользовались его беспомощностью и ввели его в заблуждение, дабы вести за собой для непонятной и сомнительной цели. На тот момент безвольный и ослабленный человек, Руди отправился в опасное и бессмысленное путешествие с сумасшедшими дикарями, считающими себя детьми настоящего для них, но неизвестного для него бога со странным именем Альель. Мучимый тяжёлыми размышлениями, Руди так же, как и странники, не смог держать удар и сдался на растерзание чувству ужасающей тревоги. Для самого себя, он был обречён.

Новый путь оказался таким же бесконечно долгим, как и все предыдущие. От горизонта до горизонта, куда бы они не посмотрели, пространство оставалось неизменным. Долгие месяцы они слышали тишину, видели темноту и находили одну лишь пустоту. Им стало невыносимо находиться рядом друг с другом. Все они страдали от одного и того же, но каждый из них полагал, что ядовитое чувство отравляет только лишь его. Один, глядя на другого, мучился от напряжения, которого не мог контролировать. Чужое лицо вызывало затмевающее рассудок раздражение, вслед за которым врывалась ненависть, сначала к брату, на которого невозможно было смотреть, а потом к самому себе за то, что позволил необъяснимому ужасу угнездиться в своём естестве.

Они преданно сохраняли свою общность, но их жизни во время пути к Маргалонам оставались обособленными – каждый занимался тем, что имело для него наибольшее значение и никто не смел нарушать личные границы другого. Мигурнок, как только появлялся удобный случай, уходил в забытьё. Время его бодрствования заметно сокращалось, а для мгновений забытья, он больше не жалел своей жизни. Рядом с ним, но не в его компании, то и дело появлялся Уллиграссор. Было видно, что его терзали тяжкие думы, о которых, впервые с момента их с Руди знакомства, тот не рассказывал. Самый шумный и весёлый из странников, без очевидной причины, превратился в хмурого молчуна. Руди думал, что Уллиграссор мучился от недостатка нормального питания – как только Уллиграссор замечал на себе невольный взгляд Руди, его настигал приступ изнурительной чесотки, о которой он поведал в одной из их первых бесед. Руди делился с ним остатками своих сбережений и это видел Рарон. Добрые поступки Руди Рарон называл глупостью, но никогда не останавливал признанного им глупца от очередного благородного жеста. Силгур и Муниярд отдалились от всех, но ещё раньше отдалились друг от друга. Руди мог несколько дней не видеть ни одного из них. Только в союзе Гальягуда и Вуррна всё осталось по-прежнему. Вуррн ценил Гальягуда за всё, а Гальягуд ценил Вуррна за то, что тот продолжал его ценить несмотря ни на что.

Единственным, для кого ничего не изменилось при новых обстоятельствах, оставался Вугго. С присущим его нутру самозабвением он старался избавить братьев от лишений и неудобств. Все, кроме Руди и Рарона принимали его помощь как должное, нередко отвечая ему, что в его участии не было нужды. Вуррн так и вовсе был зол на брата за то, что Вугго, за всё время их нелёгкого странствия, долгие дни пропадал на охоте, оставляя их без возможности использовать его силу, и что самое обидное – он возвращался без добычи. Кроме них, в тех местах, как бы далеко не уходил Вугго, не было ни одного живого существа.

Миля за милей, Вугго устало блуждал в поисках счастливого случая, ступая по мёртвой земле, покой которой оберегала мёртвая пустота, сохраняя мёртвую тишину. В крае мёртвого покоя Отец не слышал его. Когда надежда отыскать хоть что-нибудь была им окончательно утеряна, Вугго заставил себя пройти последнюю милю. В конце избранного пути он нашёл мёртвого Муниярда. Это казалось чудовищной галлюцинацией. По его непреклонному убеждению, такое могло случиться только с ним. Сила духа Муниярда никогда не подвергалась сомнениям. Брат, как хранитель тайных знаний жизни, для Вугго считался и хранителем самой жизни. Тот из них, кто всегда находил компромисс, Муниярд не нашёл компромисса, необходимого ему самому. Самым неприглядным образом он развенчал миф о своей избранности. Его тело подверглось стремительному разложению. Как и Гаргонты, по смерти Муниярд источал невыносимый смрад.