Культ солнца у древних славян

Следует отметить еще одну черту, которая подчеркивает родство мифологических представлений, связываемых с отцом и сыном. В результате введения богом-создателем человеческой культуры первых пищевых и половых табу возникло представление о божьем суде путем перехода по мосту через огненную яму или реку, впоследствии развившееся в концепцию кармы в индуизме и Страшного суда в зороастризме, заимствованного впоследствии христианством. Преодолеть это испытание могла лишь «легкая», не отягощенная грехом человеческая душа. В сказках этому испытанию подвергается живой человек, однако впоследствии образ огненной реки стал границей, разделяющей мир живых и мертвых, и проходить по мосту через нес должны были души умерших. С дальнейшим развитием материальных условий жизни средством определения степени отягощенности грехами человеческой души стали уже весы, которые встречаются нам в связи с попаданием героя в обитель дневного светила в русской сказке «Ведьма и Солнцева сестра»: «Перебралась ведьма через горы и опять погнала за братом… Завидела его и говорит: «Теперь не уйдешь от меня!» Вот близко, вот нагонит! В то самое время подскакал Иван-царевич к теремам Солнцевой сестрицы и закричал: «Солнце, Солнце! Отвори оконце». Солнцева сестра отворила окно, и царевич вскочил в него вместе с конем. Ведьма стала просить, чтоб ей выдали брата головою; Солнцева сестра се не послушала и не выдала. Тогда говорит ведьма: «Пусть Иван-царевич идет со мной на весы, кто кого перевесит! Если я перевешу — так я его съем, а если он перевесит — пусть меня убьет!» Пошли; сперва сел на весы Иван-царевич, а потом и ведьма полезла: только ступила ногой, как Ивана-царевича вверх и подбросило, да с такою силою, что он прямо попал на небо, к Солнцевой сестре в терема; а ведьма-змея осталась на земле»^{230}. В свое время еще А. Н. Афанасьев видел в этой сказке описание посмертного взвешивания человеческой души. Это испытание логически полностью стыкуется с предыдущей идеей — в обитель небесных светил после смерти может попасть не любая, а только праведная дута, не отягощенная злом. Если со Сварогом, отцом не только солнца, но и земного огня, было связано возникшее еще в первобытную эпоху испытание путем преодолевания огненного препятствия, то на следующем этане развития данной идеи средством испытания стали весы, упоминающиеся в связи с попаданием героя в солнечное царство.

Через некоторое время душа могла вновь вернуться с неба на Землю, т. е. воскреснуть к новой жизни на нашей планете. Данная идея, подчеркивал Л. Н. Соболев, была зафиксирована нашими языческими предками еще на языковом уровне: «Еще яснее связь понятий огня и жизни становится для нас в слове «воскресать», которое образовалось от старинного слова «кресъ» — огонь (кресало — огниво, кресати — высекать искры, «крссник» — июнь, то есть месяц огня) и буквально значит: возжечь пламя, а в переносном смысле: восстановить погасшую жизнь»^{231}. Следует отмстить, что июнь, месяц летнего солнцеворота, в древнерусском языке назывался словом кресень, что чисто этимологически указывает на его связь с крестом, этим символом земного и небесного огня. Лингвистический факт находит свое подтверждение в археологическом материале: на календарном сосуде IV в. н. э. Черняховской культуры из Ленесовки, расшифрованном Б. А. Рыбаковым, июнь был единственным из двенадцати месяцев, отмеченный двумя косыми крестами. В свете этого становится понятной и фиксируемая археологами устойчивая ориентировка умерших у славян лицом к восходящему солнцу: человек уподоблялся дневному светилу и, умерев, подобно тому, как каждый вечер умирало солнце, он, наподобие ему, должен был затем воскреснуть для новой жизни. Точно определить время окончательного формулирования этой идее трудно, но, судя по всему, уже в каменном веке человек дал себе ответ на вставший перед ним главный вопрос своего бытия: что будет с его душой после смерти тела? «Позаимствовав» не только символ креста, но и идею бессмертия человеческой души и се последующего воскресения к новой жизни, да вдобавок еще и извратив се, отнеся само воскресите к моменту Страшного суда, христианство в этом плане не могло дать ничего нового индоевропейцам, а только способствовало забвенно ими унаследованных от предков космических истин.