Культ свободы: этика и общество будущего

Всепроникающий страх, поглощавший первобытных людей, – за себя, сородичей, многочисленное потомство, оберегаемое всей стаей – проявлялся в различных формах неврозов, а коллектив-организм искал обьяснения – почему, помимо всего прочего страха, он боится сам себя? Иррациональность самопожертвования естественным образом дополнилась мистическим обьяснением этой потребности. Суеверие – первая попытка зарождающегося, пока еще коллективного разума дать ответ, и чем он был нелепей и красочней – тем казался убедительней, ибо примитивная фантазия, броская и безвкусная праматерь красоты, была такой же неестественной и внешней этому миру, как и мораль. В глубинах психики принуждение к жертвенности базировалось на все том же страхе, но его источник новорожденный разум обнаружил теперь вовне, придав ему форму некой трансцендентной сущности. Страх перед врагом подавлялся более страшным страхом – неведомого. Нечто уму непостижимое и принципиально отвергающее всякую попытку постижения; всемогущее но хорошее; требующее абсолютного подчинения и поклонения но при этом милостиво вознаграждающее усердных, воплотилось в понятии… Впрочем, тогда оно было настолько Великим и Ужасным, что не только не имело имени, но и карало всякого, кто имел наглость к нему обратиться. Так возникло понятие "священного" и зародились примитивные верования. Это был первый росток культуры, обосновавший насилие, а заодно и все вокруг, причудливыми мифами, и материализовавшийся в обрядах, которые соединяли в себе страх, фантазию и желание умилостивить неведомое божество.

Так, в условиях отсутствия личности, коллективный разум смог найти успешно работающий механизм поддержания морали, механизм настолько успешный, что его и сейчас невозможно остановить – "благоговение и трепет". Сами видите, друзья – с тех и до сих пор, "священное" намертво приклеилось ко всякому долгу, а страх неизбежного наказания за грехи остается надежной основой самого дикого мракобесия. Боязнь могущественных духов, стыдливо таящихся под каждым кустом, стала нашим своего рода биологическим наследием, таким же, какое демонстрируют давно одомашненные животные, по прежнему пугающиеся всякого шороха. Правда в отличие от животных, страх божественного дополняется любовью к нему, чистой и бескорыстной, гарантирующей счастливым влюбленным спасение и безмятежный сон праведников.

Каким могут спать только люди, не несущие ответственности за собственные поступки! Процесс "интернализации" самопринуждения – укрепление морали и воспитание личной воли – не останавливается, как и всякое движение к свободе. Но подмена свободы запугиванием себя сверхестественным, находящимся вовне, сдерживает его. Ибо ответственность, свобода и мораль в результате так же остаются где-то вовне, а обессиленный разум все никак не придумает более осмысленную причину, по какой ему надо себя принуждать.

– Коллективный быт

Любовь эта оказалась взаимной. Священное одобряло поклонение и проявляло благосклонность – а в чем еще был смысл поклонения? Так неведомое, или по крайней мере его лучшая часть, стало восприниматься как защитник, как помощник, а также как несущий компонент "мы", превратившись в дух коллектива, его бог и тотем. Другая часть породила запреты – табу, причины которых были часто случайны.

Сверхестественность принуждения, а особенно удобство подобного обьяснения, в качестве побочного эффекта привела к тому, что право сильного стало казаться таким же сверхестественным. Вероятно, это оживило иерархические инстинкты и придало иерархии новый смысл. В животных стаях воля вожака – еще не повод для воодушевления. Однако, чем больше требуется самоотречения, тем важнее роль вожака. Не просто сильнейшие, но уже главные, ведущие, несли больше ответственности и больше рисковали. Вожак породнился с неведомым, стал духовным лидером и образцом для подражания. Так к силовому авторитету добавился освященный суеверным страхом моральный, что придало потусторонним нравственным идеалам земное воплощение. Эта моральная узурпация также породила почитание старших, а потом и старейших, что будет понятнее, если учесть, что коллектив тогда был одной большой семьей, а вождь являлся и главой рода.

Почитание вышестоящих – пример морального чувства, возникшего в условиях коллективного быта. Но как возможно межиндивидуальное чувство в коллективе-организме? Я думаю ответ в том, что если на уровне рассудочном человек мыслил себя как "мы", чувства на такое не способны. Именно чувства помогали выявлять и убивать трусов и эгоистов, именно чувства были ответственны за сплоченность и героическую мораль, именно чувства регулировали коллективный быт. Ведь наши сложные чувства, по сути, имеют моральную основу, а значит и возникнуть могли только во времена подобного коллективного существования. Другим примером этих древних чувств могут служить чувства отвращения и стыда, которые находятся практически на границе бессознательного.