— Это правда. Он будет нашим новым помощником тренера, поскольку Марси ушла.
Хрипло выдохнув, отец пробормотал:
— Я сейчас упаду в обморок.
Я расхохоталась еще громче, пока не захотелось зевнуть. Мне не спалось, поэтому смотрела марафон британских комедий на «Нетфликсе», пока не нашла в себе силы позвонить Дженни в Айову и рассказать, наконец, всю историю. Я знала, что уже почти полночь, а это намного позднее обычного старушечьего времени, в которое я готовилась ко сну. Я ложилась спать в десять. Или в одиннадцать, если действительно разгуляюсь не на шутку.
— Ты просто королева драмы.
— Твоя сестра — королева драмы, — проворчал он.
Отец не хотел менять тему.
— Ты ведь не врешь? — Он продолжал говорить по-испански, и под «говорил» я имею в виду, что он больше задыхался, чем разговаривал.
Я застонала, стягивая с себя простыню.
— Нет, папа. Это правда. Черт побери. Мистер Кордеро — наш генеральный менеджер, тот идиот, о котором я вам рассказывала, — сразу же отправил электронное письмо команде, — объяснила я.
Папа на мгновение замолчал, единственным, что доносилось до меня из трубки, было его дыхание. У меня чуть не разболелась голова из-за его реакции. То есть, я нисколько не удивилась тому, что у него был свой собственный вариант панической атаки. Я бы подумала, что с ним что-то случилось, не веди он себя так, будто это один из величайших моментов в его жизни.
— У меня кружится голова.
Этот человек был просто смешон.
Возникла пауза, и отец тихим голосом, ничуть не похожим на человека, который может кричать «ГО-О-О-О-ОЛ» и быть услышанным во всем доме и даже его окрестностях, прохрипел:
— Мои руки, мои руки трясутся, — прерывисто произнес он, переключившись обратно на английский.
Все мое тело тряслось от смеха.
— Прекрати это.
— Сал. — Он произнес это тихо, слишком тихо для человека, чей голос состоял только из двух настроек громкости: громко и еще громче. —
Я не хотела обострять ситуацию. У меня свело живот от того, как сильно папа заставлял меня смеяться. Я не стала упоминать Эрика, вряд ли кто-то из нас забудет, что с ним случилось. Вот она, истинная любовь к кумиру — слепая и безусловная.
— Папа, перестань. — Я не могла не смеяться, потому что хорошо знала отца, и он был абсолютно честен.
Он не любил плакать, на самом деле. Папа плакал, когда меня выбрали в сборную U-17 — национальную сборную для девушек до семнадцати лет, и снова, когда я перешла в U-20. Последний раз, когда видела его со слезами на глазах, был день смерти его отца. Когда меня пригласили в профессиональную лигу, папа просто сиял. Он чувствовал себя даже более комфортно в этой ситуации, чем я. Я практически уверена, что так сильно нервничала, что на заднице стали видны мокрые следы от пота.
— Он будет твоим тренером, — пропищал папа. Действительно пропищал.
—
Папа просто повторял:
— Он будет твоим тренером.
На этот раз я сжала переносицу, чтобы не издать ни звука.
— Я скажу тебе, когда будет открытая тренировка, чтобы ты мог встретиться с ним.
Затем он сделал это — снова пересек грань.
— Сал-Сал, никому не говори, но ты моя любимица.
О Боже мой.
— Папа...
На заднем плане раздался негодующий возглас, а голос был подозрительно похож на мою младшую сестру. После этого отец убрал телефон подальше от лица и крикнул в ответ:
— Я пошутил!.. Вчера ты сказала, что ненавидишь меня,
— Мне очень жаль. — По крайней мере, немного. Я не могла себе представить, как тяжело приходилось моей младшей сестре, так непохожей на нас с Эриком. Ей не нравилось то, чем мы занимались — спорт — хотя, по большому счету, казалось, ее вообще ничего не интересовало. Мои родители пытались найти для нее разные интересы и увлечения, но она никогда не останавливалась на каком-то выборе надолго и не прилагала никаких усилий. Как я и говорила родителям — ей нужно было самой в себе разобраться.
—
Я просто сидела в своей кровати в трех сотнях километров от того места, где выросла, и все еще прижимала телефон к уху. Сидела и пыталась осознать тот факт, что Рейнер Култи —
Ничего страшного.