Культовое кино

Перекошенное лицо – главное актерское орудие: так не гримасничали и в немых мелодрамах, спародированных НМ в «Рабе любви». Даже перепиленные пополам, с вываливающимися кишками, герои не умрут, пока не расскажут все, что думают о Сталине. Единственный актер, кто действительно работает, – Сергей Маковецкий в роли полупомешанного офицера СМЕРШа. Как же ему неуютно в этой фильме!

Пользуюсь случаем, чтобы извиниться перед Павлом Лунгиным и Владимиром Хотиненко за суровые отзывы об «Острове», «Царе» и «Попе». Когда я писал о них, я еще не видел «УС-2».

P.P.P.P.P.P.S. Не смея разбомбить пароход с ранеными, немецкий летчик решает хотя бы обосрать капитана. Его голая задница маячит на экране во всех ракурсах, пока в нее не всаживают заряд из ракетницы. Механическое анальное изнасилование как метафора Великой Отечественной?

Я знаю, почему отменили показ «УС-2» на Красной площади. Сурков прикрыл глаза, представил и вздрогнул: 9 мая над Кремлем парит огромная голая нацистская жопа. Достойный символ русского кино, поднявшегося с колен, чтобы встать раком.

2012. «Джанго освобожденный», Квентин Тарантино

Когда «грязная дюжина» евреев-спецназовцев с прибаутками и улыбочками скальпировала пленных немцев, а вся нацистская верхушка заживо сгорала в парижском кинотеатре за год до конца Второй мировой войны, казалось, что Тарантино достиг пределов радикализма в отношениях с мировой историей и экранной мифологией истории. «Джанго освобожденный», баллада о двух охотниках за головами, истинном арийце докторе Кинге Шульце (Кристоф Вальц) и «ниггере» Джанго Фримене (Джейми Фокс), двух «немезидах», карающих в 1858 году «старый, добрый Юг» за грех рабовладения, доказал, что в «Ублюдках» он только разминался.

В прологе «Джанго» Шульц советует освобожденным им рабам – не специально, но так получилось, что владельцев он пристрелил в процессе рутинного сбора информации о своих «клиентах» – пробираться в свободные от рабства штаты, ориентируясь на Полярную звезду. Те, кто еще секунду назад был унижен до животного состояния настолько, что вызывал не жалость, а только брезгливость, пялятся на небо, в которое герои Тарантино еще никогда не всматривались. Даже если, как чернокожий киллер из «Криминального чтива», экстатично апеллировали к Библии. Полноправным героем Тарантино впервые стало небо, чье терпение переполнилось до такой степени, что оно послало на Землю двух безжалостных стрелков.

Впрочем, в кульминационный момент «Ублюдков» с неба – то есть с экрана, но экран это небо синефилов – на нацистских бонз уже изливался мстительный огонь. Его отблески пляшут в самом названии «Джанго освобожденного», отсылающем сразу к двум – чудным в своем сочетании – источникам.

«Джанго» – это фильм (1966) Серджо Корбуччи, снятая с изуверским юмором вариация на темы Серджо Леоне. Тарантино вообще любит и жалеет ублюдочный итальянский жанр: так, на «Бесславных ублюдков» его вдохновил «Этот проклятый бронепоезд» (1978) Энцо Кастеллари. Тот Джанго (Франко Неро) таскал за собой на веревочке гроб, где ждал своего часа пулемет. Как любой уважающий себя герой спагетти-вестерна, он был мстителем без имени и прошлого. У нового Джанго типическая – сказал бы советский критик – биография раба, разлученного с любимой женой.

Но «Джанго освобожденный» – это почти «Прометей освобожденный» – трагедия Эсхила, один из краеугольных текстов человечества. Прометей принес благодатный огонь людям. Огонь, который принес Джанго, радостно пожирает усадьбы с их колоннадами, фронтонами, бесценными библиотеками и милыми безделушками. Обгладывает кости не только небритых наемников, пытавшихся остановить Джанго, но и златокудрой помещицы. Тарантино без сожалений предает пламени весь «старый, добрый Юг», «унесенный ветром», бессчетное количество раз воспетый и оплаканный Голливудом и американской литературой. И барышням, и старцам, и плантаторам, и «белой швали» – доктор всем сказал: в морг.

Ну а куда еще?

Что-то 1917 год вспомнился: «мужики сожгли библиотеку в усадьбе». По большому счету Тарантино сложил гимн не просто революции, и тем более не бархатной революции, а якобинству, верящему, что свободу крестят в кровавой купели, и никак иначе. Своего рода ответ «Линкольну» Стивена Спилберга, который полагает, что свобода – такая штука, которую ставят на голосование в конгрессе, ратифицируют и, пронумеровав, подшивают к Конституции.