Культовый Питер

Тут уже рядом Нева, задувает ветер, и даже если на Невском жарко, то тут свежо. Помню, вышел я однажды из-под арки Росси на площадь и увидал Александрийский столп, не просто как памятник истории, а как градусник яркого весеннего дня. Правая сторона столпа была сизая от инея, холодная, а левая, нагретая солнцем, была темная, оттаявшая, и от нее валил пар. Все памятники в Петербурге живые и хранят личные, не всегда простые отношения с населением. За горой Исаакия, на Сенатской площади, Медный всадник, «кумир на бронзовом коне», имеет, как мы знаем, очаровательную привычку соскакивать с пьедестала и скакать по звонкой мостовой за дерзкими и непокорными гражданами. И конфликт этот, самодержцев и бедных Евгениев, подмеченный гениальным Пушкиным, жив и сейчас.

Помню, как в торжественные дни трехсотлетия города, когда в центр съехались самодержцы всех стран, бедные Евгении никуда не допускались, так что и плотник никак не мог проникнуть ко мне, чтобы починить сломанную дверь — его жалкую повозку не пропускали в парадный центр. В результате все торжественные дни я прожил без двери — но что значат бедные Евгении, когда Империя торжествует?

Живу я волею судеб как раз на перекрестке, где мы остановились, на пересечении Невского и Большой Морской, напротив дома Елисеева. Тут внизу был оружейный магазин, где, по одной из легенд, секундант Данзас покупал револьверы для пушкинской дуэли. Кроме того, тут был и знаменитый картежный стол, где волею Пушкина проигрался Германн. Я рад, что тоже вписался в историю этого дома. Как? В семидесятые годы из Парижа в Петербург привезли последнюю поэтессу Серебряного века, подругу Гумилева, Ирину Одоевцеву. Так было надо. Мол, у нас все в порядке и эмигранты, которые выжили, едут назад. Поселили ее как раз в доме против Елисеева. Ей было за девяносто, но она была блистательна, как всегда, и в квартире окнами во двор сразу же расцвел вокруг нее замечательный «светский салон». Все, кто что-либо значил в литературе, были милостиво приняты ею. Задуманная «смычка современности с Серебряным веком» произошла в этом доме, и некоторый беспорядок, произведенный в нашем городе большевиками, из истории был благополучно изъят. Тем не менее записки Одоевцевой о ее жизни — «На берегах Невы» и на «Берегах Сены», которые она успела выпустить, рисуют прошедшую жизнь отнюдь не благостно, хотя и с присущей талантливому человеку добротой. Когда она умерла, не оставив наследников, ее квартиру по действующему тогда закону должен был унаследовать писатель — и им оказался я. При социализме писатели зависели от власти, и такому сомнительному в их глазах автору, как я, квартиру бы не дали — а при капитализме квартиры на Невском задаром уже не раздают. Но я проскользнул в узкую щель между социализмом и капитализмом, когда твердые законы советской власти еще действовали, но ее уже не было, и она не препятствовала моим планам.

Зато уж о своем доме, привольно раскинувшемся на две самых лучших в мире улицы — Невский и Большую Морскую, я знаю все. До его постройки как раз на этом месте была центральная часть деревянного Зимнего дворца императрицы Елизаветы Петровны. В середине 1760-х обветшавший дворец был разобран. Известно, что затем именно здесь была мастерская Фальконе, работавшего над Медным всадником. Екатерина II поручила создать на этом месте дворец к восемнадцатилетию великого князя Павла Петровича, своего сына, будущего императора. Архитектор Фельтен создал проект здания, схожего с недавно построенным домом № 15. Но дворец по неясным причинам построен не был.

Затем на этом месте по проекту архитектора Львова предполагалось построить огромное здание «Кабинета Ея императорского Величества», которое должно было включать в себя все дворцовые службы. Но Екатерина II скончалась, и стройка не началась.

Не было осуществлено и распоряжение императора Павла I о постройке на этом месте театра, хотя проект его создал Винченцо Бренна. Сумма, отпущенная на строительство, была растрачена.

Какое-то просто заколдованное место, островок вольнолюбия, доказывающий еще раз, что власть самодержцев в России отнюдь не всесильна, даже в столице!

От начатых, но незаконченных работ здесь долго оставался котлован, и дети из соседних домов (надо понимать, дети прислуги) после дождей тут катались на плотах.

И я рад, что здесь не было возведено очередное государственное учреждение. Иначе здесь не жить бы ни Ирине Одоевцевой, ни мне.

В 1804 году купцы-чаеторговцы братья Чаплины построили здесь большой дом, сохранившийся до настоящего времени. Старожилы до сих пор зовут его «чаплинским», хотя версии этого названия я слышал самые удивительные. По непроверенным данным, дом строил малоизвестный архитектор Беретти. Получился могучий красавец в стиле строгого классицизма, ставшего главным стилем при Екатерине II.