Культура древнего Рима. Том 2

Во Введении к первому тому «Культуры древнего Рима» уже упоминалась проблема «массовой культуры» в Римской империи. Правомерно ли применять данный термин, возникший на основании анализа ряда явлений современной западной культуры, к обществу, базировавшемуся на иных основах, с иной социально-экономической структурой, располагавшему неизмеримо меньшими возможностями для распространения информации, идей, творений писателей, поэтов, художников? Думается, что в определенном смысле, с соответственными оговорками, мы все же можем говорить о «массовой культуре» в Римской империи, как можем, также условно, говорить об отчуждении — явлении, тесно связанном с «массовой культурой».

В эпоху становления и расцвета римской гражданской общины ни то, ни другое явление не существовало и существовать не могло. При известных различиях в идеологии разных социальных слоев все граждане ориентировались на некие основные коллективные ценности, определявшие их жизненную позицию и их мировоззрение. В главе первого тома «От гражданина к подданному» уже говорилось и о «римском мифе», и о добродетелях, считавшихся необходимыми для гражданина, и о причастности каждого гражданина ко всем сторонам жизни коллектива — как воина, как участника народного собрания, как почитателя римских богов, вместе с остальными согражданами отправлявшего их культ. Формировавшаяся на подобных основах культура воспринималась как органическая часть общественного бытия.

При Империи, с превращением «гражданина» в «подданного», возникает чувство отчуждения от распавшегося на многие иерархические слои общества и от коллективной жизни, поскольку исчезли и общие цели. Все более резким становится разрыв между идеологией господствующих и эксплуатируемых классов: последние все сильнее подвергаются идеологическому нажиму. При этом официальная пропаганда императоров сочеталась с учениями и идеями, рождавшимися в кругах образованной элиты и доходящими до масс в форме, доступной для широкой публики. Она знакомилась с ними из книг, имевших широкое распространение [Авл Геллий, например (XI, 4), сообщает, что в Брундизии он накупил много дешевых книжонок, содержащих чудесные и невероятные истории], из публичных чтений в библиотеках и банях, из собиравших толпы слушателей выступлений ораторов, из речей бродячих философов на площадях, из надписей на статуях императоров и видных деятелей общеимперского и городского масштаба, из чеканившихся на монетах лозунгов, из молитв жрецов за императора, сенат и народ, которыми начинались и завершались все священнодействия.

Все это так или иначе формировало сознание жителей Римской империи. Так складывалась и распространялась «массовая культура» с присущими ей характерными чертами. Она использовала, приспосабливала к обстоятельствам традиционные ценности римской гражданской общины, «римский миф», сочетавшийся теперь с мифами об императорах, избранниках богов, несших народам «золотой век» и «вечное обновление». «Непобедимый император», исполненный добродетелей, и «вечный Рим» были основой официальной идеологии. Император представал в качестве блюстителя «общей пользы», защитника «маленьких людей» от сильных и могущественных, что отражалось в императорских эдиктах, в ответах на жалобы крестьян, в прошениях людей, обращенных к начальству, в которых подчеркивалась их скромная бедность, дававшая им право на защиту. Излюбленной темой риторических упражнений было противопоставление благородного бедняка порочному богачу. В эпитафиях, часто в заслугу покойному ставилась его бедность. В арсенале социальной демагогии постоянно присутствовала мысль о счастливой жизни бедного и простого человека, и несчастной жизни вечно дрожавшего за свое имущество и положение богатого и знатного.

Прославление бедности отражало и другую сторону «массовой культуры» — ее компенсаторность. Любой житель империи, от раба до сенатора, остро ощущал свою зависимость от вышестоящих лиц, что противоречило идее свободы и независимости, прежде пронизывающей сознание гражданина полиса и римской civitas. Философы искали выход из этого противоречия. Их учения находили благоприятную почву в среде простых людей, утешавшихся тем, что они добродетельнее и духовно выше «тирана» и господина, а следовательно, более свободны, чем он, по крайней мере внутренне; мысленно они отождествляли себя с теми, кто, хотя бы в книгах, решался все это высказать угнетателю, например персидскому царю или сатрапу, под которыми читатель волен был подразумевать кого угодно. Обличение богачей и царей не вызывало возражений императоров. Вместе с тем возвеличивание и прославление бедности внушали мысль, что достоинство можно сохранить в любых условиях, а значит, незачем изменять внешние обстоятельства, так как счастье и свобода требуют только внутреннего самоусовершенствования.