Культура и империализм

Поскольку перекраивание карты мира оказалось столь драматичным процессом, мы утратили (и, возможно, нас к этому подталкивали) точное историческое, если не сказать моральное, ощущение того, что даже в этой ожесточенной борьбе империализм и его противники сражались за одни и те же земли, оспаривали одну и ту же историю. Определенно, они пересекались, когда получившие французское образование алжирцы или вьетнамцы, получившие британское образование восточные и западные индийцы, арабы и африканцы столкнулись потом со своими бывшими господами. На оппозицию империи в Лондоне и Париже повлияло наличие сопротивления в Дели и Алжире. Хотя и это не было борьбой равного с равным, встречи оппонентов на общей культурной почве имели большое значение (обычная же ложная империалистическая интерпретация настаивает на том, что исключительно западная идея свободы привела к появлению борьбы против колониального правления, игнорируя при этом собственные ресурсы в индийской и арабской культурах, которые всегда противостояли империализму, и пытается представить борьбу против империализма как одно из главных достижений самого империализма). Без роста сомнений и оппозиции в метрополии действующие лица и язык, сама структура туземного сопротивления империализму были бы существенно иными. И здесь также культура идет впереди политики, военной истории и экономического процесса.

Подобное взаимное пересечение — вовсе не проходной момент. Точно так же, как культура может способствовать и активно готовить одно общество к доминированию над другим, находящимся от него за тридевять земель, она также может готовить общество и к тому, чтобы отказаться от идеи заморского господства или модифицировать ее. Эти перемены не могут произойти без готовности мужчин и женщин противостоять давлению колониального правления, к вооруженному восстанию, к разработке идеи освобождения и представлению (по выражению Бенедикта Андерсона) о новом национальном сообществе, готовности совершить последний рывок. Они также не могут осуществиться до тех пор, пока не произойдет экономический и политический спад в пределах самой метрополии, до тех пор, пока идея империи и цена колониального правления не будут публично поставлены под сомнение, до тех пор, пока репрезентации империализма не начнут терять оправдание и легитимность и, наконец, пока мятежные «туземцы» не продемонстрируют метрополийной культуре независимость и целостность своей собственной культуры, свободной от колониальных поползновений. Однако, отмечая все эти предпосылки, мы должны признать, что на обоих концах перекроенной карты оппозиция и сопротивление империализму артикулируются вместе по большей части на общей, хотя и оспариваемой почве, предоставленной культурой.

Каковы культурные основания взаимного понимания между туземцами и либеральными европейцами? В какой степени они могут признавать друг друга? Каким образом могут они иметь дело друг с другом в рамках имперских доминионов доэпохи радикальных перемен? Рассмотрим для начала «Поездку в Индию» Э. М. Форстера — роман, который несомненно выражает симпатию автора (подчас раздражительную и мистифицированную) к своему предмету. Я всегда чувствовал, что самое интересное в отношении «Поездки в Индию» — это то, как Форстер использует Индию для репрезентации материала, который по канонам романной формы репрезентировать никак невозможно — громадные просторы, непостижимые убеждения, тайные мотивы, история и социальные формы. Совершенно очевидно, что в особенности миссис Мур, равно как и Филдинга, следует воспринимать как европейцев, которые выходят в той пугающей (для них) новой ситуации за пределы антропоморфической нормы — в случае Филдинга, воспринимая опыт сложности Индии, но затем возвращаясь к привычному гуманизму (после суда он отправляется домой в Англию через Суэц и Италию, испытав сокрушительное ощущение того, что Индия может сделать с чувством времени и пространства).

Однако Форстер слишком щепетильный исследователь окружающей реальности, чтобы оставить все как есть. В последней главе роман возвращается к традиционному чувству социальной нормы, где автор намеренно и положительно привносит в Индию привычное романное решение (женитьба и собственность): Филдинг женится на дочери миссис Мур. Однако он и Азиз — мусульманский националист — едут вместе и остаются порознь: «„Они не хотят этого", — говорят они на тысячу ладов. „Нет, не сейчас", — говорит небо, — „нет, не здесь"». Это и решение, и соединение, но ни то, ни другое не является полным.*