Культура и империализм

* Lukacs Georg. History and Class Consciousness: Studies in Marxist Dialectics, trans. Rodney Livingstone. London: Merlin Press, 1971. P. 199. Лукач Д. История и классовое сознание. Исследование по марксистской диалектике. М.: Логос-Альтера; Левая карта, 2003. С. 280.

ей родной страны, то отчетливо понимает, что сам представляет собой некое ее продолжение. Таким образом, история, которую он пишет, не является историей страны, им присваиваемой, но историей его собственной нации в соотношении со всеми, кого она ограбила (skins off), кого подвергла насилию и обрекла на голод. Неподвижность [говорит он далее об апартеиде как одной из форм «деления на сегменты»: «Туземец, — добавляет он, — окружен врагами... Первое, что узнает туземец: он должен оставаться на месте» ], на которую осужден туземец, можно поставить под сомнение, только если он решит положить конец истории колонизации — истории ограбления — и осуществить историю нации, историю деколонизации. *

В мире Фанона перемены могут произойти только в том случае, если туземец, как и подвергшийся отчуждению рабочий у Лукача, решит положить конец колонизации. Иными словами, должен произойти эпистемологический переворот, только тогда может осуществиться движение. В этом пункте и появляется насилие, «очищающая сила», которая непосредственно сталкивает колонизатора и колонизируемого.

Насилие колониального режима и контрнасилие туземца уравновешивают друг друга и соответствуют друг другу в исключительной реципрокной гомогенности ... Задача поселенца в том, чтобы для туземца даже мечты о свободе были невозможны. Задача туземца — представить себе все возможные методы уничтожения поселенца. В логическом плане мани-хейская позиция поселенца порождает манихейство туземцев, теории «абсолютного зла туземца» отвечает теория «абсолютного зла поселенца».

* Fanon. Wretched of the Earth. P. 51.

** Ibid. P. 51.

*** Ibid. P. 88, 93.

Здесь Фанон не просто переформулирует колониальный опыт в терминах Лукача, но характеризует также становящийся культурный и политический антагонизм империализму. Он использует для этого процесса биологические образы:

Появление поселенца в условиях синкретизма означало смерть аборигенного общества, культурную летаргию и окаменение индивидов. Для туземца жизнь может вновь забить ключом только из гниющего трупа поселенца... Но получается так, что для колонизованного народа это насилие, коль скоро оно составляет их единственное дело, наделяет их характер позитивными чертами. Практика насилия связывает их вместе в единое целое, поскольку каждый индивид представляет собой яростное звено в великой цепи, часть великого организма насилия.

Конечно, Фанон зависит здесь от унаследованного им языка французского колониализма, где такие публицисты, как Жюль Арманд и Леруа-Белью использовали биологические образы рождения и генеалогии для описания материнского отношения Франции к детям-колониям. Фанон оборачивает образы, используя этот язык для рождения новой нации и язык смерти для колониального государства поселенцев. Даже этот антагонизм, однако, не покрывает всех различий, прорывающихся, когда начинается'бунт и «жизнь [оказывается] нескончаемой борьбой».** Существуют основные разделения между легальным и нелегальным национализмом, между политикой националистических реформ и простой деколонизацией, с одной стороны, и незаконной политикой освобождения — с другой.