Читаем Культура и империализм полностью

Жизнь Туссена закончилась ужасно — пленник Наполеона, он был заключен в тюрьму во Франции. Тем не менее тема книги Джеймса, строго говоря, не ограничивается биографией Туссена, равно как невозможно было бы адекватно представить историю Французской революции, оставь мы без внимания восстание Гаити. Этот процесс продолжается и поныне (отсюда добавление Джеймса 1962 года «от Туссена к Кастро»), и проблемы остаются. Как можно писать не- или постимперскую историю, которая не была бы наивно утопичной или безнадежно пессимистичной, притом что сохраняется реальность господства в третьем мире? Это методологическая и метаисторическая апория, и Джеймс разрешает ее быстро и блестяще имагинативным образом.

Ненадолго отвлекаясь, чтобы еще раз обратиться к истолкованию «Cahier d'un retour au pays natal» Эмме Сезэра, Джеймс прослеживает путь поэта через лишения жизни в Вест-Индии, через «стойкость вороненой стали», «тщеславие побед» над «белым миром», вновь к Вест-Индии, где, пытаясь избавиться от пережитой им некогда ненависти к своим поработителям, поэт объявляет о решимости «быть хлебопашцем этой единственной расы». Другими словами, Сезэр считает, что сохранение империализма означает, что есть потребность думать о «мужчине» (исключительно маскулинный акцент здесь весьма примечателен) не только как о «паразите в мире». «Держаться наравне с миром» — это не единственная обязанность:

Тогда как работа еще только началась,

И человеку остается еще преодолеть

Все запреты, сдерживающие его пыл.

И ни у какой расы нет монополии на красоту, ум, на силу,

И для всех есть место на рандеву с победой.*

Это, говорит Джеймс, составляет самую суть поэмы Сезэра, поскольку показывает, что оборонительного утверждения собственной идентичности, негритюда, еще недостаточно. Негритюд — это всего лишь один вклад в «рандеву с победой». «Видение поэта, — добавляет Джеймс, — не экономическое и не политическое, оно поэтическое, sui generis, честное по отношению к самому себе и потому не нуждается ни в какой другой истине. Но было бы самым вульгарным расизмом не видеть здесь поэтической инкарнации знаменитого высказывания Маркса о начале „подлинной истории чело-

JJ **

вечества ».

Здесь Джеймс совершает еще один контрапунктический, ненарративный поворот. Вместо того чтобы последовать за Сезэром вновь к истории Вест-Индии или третьего мира, указать на своих непосредственных поэтических, идеологических или политических предшественников, Джеймс сравнивает себя со своим великим англосаксонским современником T. С. Элиотом, который завершает свою поэму «Воплощением»:

* James. Black Jacobins. P. 401.

**Ibid. P. 401.

Здесь невозможный союз Сфер бытия возможен,

Здесь прошлое с будущим Смиряются и примиряются,

А иначе мы действуем, словно Движимы кем-то и лишены Дара внутреннего движенья.

Пер. А. Сергеева

Столь неожиданным переходом от Сезэра к «Dry Salvages» Элиота,147 стихам поэта, который, по-видимому, принадлежит к совершенно иной сфере, Джеймс использует поэтическую силу «истины перед самим собой Сезэра как средство, чтобы перейти от провинциализма одной пряди истории к постижению другой истории, причем все они воодушевлены и актуализированы в «невозможном союзе». Это буквальный пример предрекаемого Марксом начала человеческой истории, что придает его прозе измерение социального сообщества, столь же актуального, как и человеческая история, столь же общего, как видение поэта.

Не абстрактная теория и не бездушное собрание фактов, — этот момент в книге Джеймса воплощают (а не просто представляют) энергии антиимпериалистического освобождения. Сомневаюсь, что кому-либо удастся извлечь оттуда поддающуюся пересказу доктрину, годную для использования теорию или удобоваримую историю, равно как и бюрократию будущего государства. Можно сказать, что это история и политика империализма, рабства, завоевания и господства, освобожденная поэзией для видения, если и не несущего его с собой, то по крайней мере имеющего отношение к истинному освобождению. До сих пор, как можно видеть в общих

* Ibid. Р. 402. См. также: Элиот T. С. Полые люди. СПб.: Издательский Дом «Кристалл», 2000.

чертах по другим работам, вроде «Черных якобинцев», именно это и составляет часть общего процесса, который может привести нас от истории господства к реальности освобождения. Это движение противостоит уже размеченным и контролируемым нарративным путям и избегает теоретических систем, доктрин и ортодоксии. Но, как и все творчество Джеймса, это не означает отказа от социальных принципов общности, критической бдительности и теоретической ориентации. По мере того, как мы вступаем в XXI век, современная Европа и Соединенные Штаты особенно нуждаются в подобном движении с присущими ему отвагой и широтой духа.

Г лава 4


СВОБОДА ОТ ГОСПОДСТВА В БУДУЩЕМ

Перейти на страницу:

Похожие книги

Синто
Синто

Слово «синто» составляют два иероглифа, которые переводятся как «путь богов». Впервые это слово было употреблено в 720 г. в императорской хронике «Нихонги» («Анналы Японии»), где было сказано: «Император верил в учение Будды и почитал путь богов». Выбор слова «путь» не случаен: в отличие от буддизма, христианства, даосизма и прочих религий, чтящих своих основателей и потому называемых по-японски словом «учение», синто никем и никогда не было создано. Это именно путь.Синто рассматривается неотрывно от японской истории, в большинстве его аспектов и проявлений — как в плане структуры, так и в плане исторических трансформаций, возникающих при взаимодействии с иными религиозными традициями.Японская мифология и божества ками, синтоистские святилища и мистика в синто, демоны и духи — обо всем этом увлекательно рассказывает А. А. Накорчевский (Университет Кэйо, Токио), сочетая при том популярность изложения материала с научной строгостью подхода к нему. Первое издание книги стало бестселлером и было отмечено многочисленными отзывами, рецензиями и дипломами. Второе издание, как водится, исправленное и дополненное.

Андрей Альфредович Накорчевский

Востоковедение
Государство и право в Центральной Азии глазами российских и западных путешественников XVIII — начала XX в.
Государство и право в Центральной Азии глазами российских и западных путешественников XVIII — начала XX в.

В книге впервые в отечественной науке предпринимается попытка проанализировать сведения российских и западных путешественников о государственности и праве стран, регионов и народов Центральной Азии в XVIII — начале XX в. Дипломаты, ученые, разведчики, торговцы, иногда туристы и даже пленники имели возможность наблюдать функционирование органов власти и регулирование правовых отношений в центральноазиатских государствах, нередко и сами становясь участниками этих отношений. В рамках исследования были проанализированы записки и рассказы более 200 путешественников, составленные по итогам их пребывания в Центральной Азии. Систематизация их сведений позволила сформировать достаточно подробную картину государственного устройства и правовых отношений в центральноазиатских государствах и владениях.Книга предназначена для специалистов по истории государства и права, сравнительному правоведению, юридической антропологии, историков России, востоковедов, источниковедов, политологов, этнографов, а также может служить дополнительным материалом для студентов, обучающихся данным специальностям.

Роман Юлианович Почекаев

Востоковедение