Культура и империализм

Такого же рода конструкции выстраивали и на противоположной стороне, т. е. бунтовщики-«туземцы» в отношении своего доколониального прошлого. Так, в Алжире в ходе войны за независимость (1954—1962) деколонизация подвигла алжирцев и мусульман на создание образов того, что, как они считали, существовало до французской колонизации. Именно в рамках такой стратегии творили многие национальные поэты и писатели в колониальном мире в ходе борьбы за независимость и освобождение. Я хочу еще раз подчеркнуть мобилизирующую силу таких вновь созданных образов и традиций, — вымышленных или по крайней мере романтически окрашенных, а подчас и фантастических. Именно в такой манере Йейтс преобразовал прошлое Ирландии с его Кухулинами¹³ и большими домами — теперь у националистов было чем восхищаться в прошлом и за возрождение чего бороться. В постколониальных национальных государствах роль таких сущностей, как дух кельтов, негритюд или ислам, очевидны: они имеют отношение не только к манипуляторам из числа туземцев, которые использовали их в том числе и для сокрытия собственных ошибок, коррупции и тирании, но также и к критикуемому имперскому контексту, из которого все они вышли и где ощущалась их необходимость.

* Cohn Bernard S. Representing Authority in Victorian India // Hobsbawm Eric and Ranger Terence, eds. The Invention of Tradition. Cambridge: Cambridge University Press, 1983.

P. 185—207.

Хотя большая часть колоний получила независимость, многие из имперских подходов, лежавших в основе колониального завоевания, не утратили свою силу и поныне. В 1910 году французский сторонник колониализма Жюль Арманд (Harmand) сказал:

Необходимо также принять как принцип и как точку отсчета тот факт, что существует иерархия рас и цивилизаций и что мы принадлежим к высшей расе и цивилизации, признавая, коль скоро превосходство дает такое право, что это накладывает на нас в свою очередь серьезные обязательства. Главное оправдание покорения туземцев — это убежденность в нашем превосходстве — не только механическом, экономическом или военном, но и моральном. Наше достоинство покоится на этом качестве, оно подкрепляет собой наше право направлять все остальное человечество. Материальная сила — не что иное, как всего лишь средство для этого.

В роли предвестника современной полемики о превосходстве западной цивилизации, высшей ценности чисто западного гуманизма, как это превозносят консервативные философы вроде Аллана Блума (Bloom),¹⁴ и принципиальной ущербности (а потому опасности) не-западных народов, как это утверждают непримиримые противники японцев, идеологические ориенталисты и критики деградации «туземцев» в Африке и Азии, — откровения Арманда выглядят пророческими.

Еще важнее, чем прошлое как таковое, отношение к культурным позициям в настоящем. По причинам, которые отчасти коренятся в имперском опыте, прежнее деление на колонизованных и колонизаторов воспроизводится и в часто упоминаемом

*Цит. по: Curtin Philip D., ed. Imperialism. New York: Walker, 1971. P. 294—295.

противостоянии Севера—Юга. Это в свою очередь влечет за собой оборонительную позицию, различного рода риторические и идеологические битвы, вяло текущую враждебность, что вполне может послужить спусковым механизмом для опустошительных войн (а в некоторых случаях это уже произошло). Можем ли мы каким-либо образом освоить имперский опыт в иных, не столь разделяющих нас терминах, так, чтобы изменить отношение к прошлому и настоящему, с одной стороны, и к будущему — с другой?

Следует начать с характеристики наиболее распространенных способов обращения с запутанным и многоаспектным наследием империализма. Причем это касается не только тех, кто покинул колонии, но и тех, кто был там с самого начала и оставался до конца, — туземцев. Многие в Англии чувствовали угрызения совести по поводу того, что их нация сотворила с индейцами. Было, однако, много и таких, кто с тоской вспоминает добрые старые времена, несмотря даже на цену, которую пришлось заплатить, причины, по которым эти времена закончились, а также их собственное отношение к национализму туземцев, — все это еще больные и далеко не решенные вопросы. В особенности это касается тех проблем, где затрагиваются расовые отношения, как, например, во время кризиса, связанного с публикацией «Сатанинских стихов» Салмана Рушди и последовавшей за этим фетвой аятоллы Хомейни, призывавшей убить Рушди.