Культура, Истоки вражды

Но тайну этой фундаментальной (формирующей в сущности все мировоззрение человека) операции еще предстоит разгадывать. Может быть, даже не одно столетие. Собственно предмет (любой, будь то орудие, будь то предмет деятельности, или просто какое-то сопутствующее достижению цели материальное образование) всегда задан нам в форме целостного практического взаимодействия с ним, но именно эта таинственная операция отчуждения, образно говоря, оставляет на плоскости нашего сознания только одну из всех возможных проекций этого взаимодействия. В обыденном же обиходе именно эта частная проекция, а вовсе не целостная его структура, отождествляется нами с подлинной сущностью явлений. Поэтому то, что мы в речевом обиходе привыкли называть предметом, который скрывается за каким-либо конкретным знаком, - не более чем сокращенная версия того, чем он является на самом деле.

Впрочем, здесь есть и другой, тесно связанный с этим обстоятельством, аспект. Ведь одно и то же образование - как в качестве предмета, так и в качестве материального средства деятельности - может быть использовано в составе совершенно различных процессов, которые, в свою очередь, находят выражение в совершенно различных знаках. Поэтому полное его содержание, если, разумеется, видеть в нем полный спектр возможного его применения, всегда будет много шире того, что встает перед нами в дискретном процессе какого-то частного знаковосприятия. Поэтому анализ любого частного знаковосприятия способен показать, что за его рамками всегда остается что-то неопределяемое а то и вообще неуловимое - даже самым полным его контекстом. Именно осмысление этого обстоятельства порождает вечную видимость того, что всякая постигаемая нами вещь, существующая сама по себе, без нашего вмешательства в ее судьбу, скрывает в себе что-то в принципе недоступное нашему сознанию, порождает, говоря языком Канта, проблему "вещи в себе".

Может быть, именно это - говоря все тем же языком великого немецкого философа, трансцендентальное - отчуждение результата и объективирование отдельных составляющих целостного S-O-O отношения и лежит в основе того, что даже сама деятельность начинает восприниматься нами уже не как управляемое движение исполнительных органов нашего собственного тела, но как взаимосогласованное движение вовлекаемых в нее сторонних начал, каждое из которых существует вне нас и независимо от нас. Ведь сегодня в любом практическом взаимодействии с окружающим миром мы видим только взаимодействие каких-то вне и независимо от нас существующих предметов. Траектории движения исполнительных органов нашего собственного тела, которые сообщают этим предметам направленный к цели импульс, - и уж тем более те скрытые под кожным покровом нашего тела процессы, которые, собственно, и обеспечивают достижение любой встающей перед нами цели, оказываются полностью исключенными из этой картины восприятия. Из современных понятий техники и технологии полностью элиминировано все, что относится к непосредственному исполнительному движению собственных органов человека. Причем не только там, где мы сталкиваемся с аппаратурными процессами, где на долю человека остается только нажимать какие-то кнопки, но и в чисто ручных операциях. Даже там мы уже приучились мыслить образами и категориями отчужденных от нас самих, развертывающихся как без нашего вмешательства предметных взаимодействий. Вероятно, только спортивным тренерам и специалистам, профессионально занятым обучением рабочих, открыто, что предметное взаимодействие всегда скрывает в себе еще сложную работу исполнительных органов нашего тела. Словом, требуется специальное образование, специальный склад ума, для того чтобы за ширмой предметности явственно разглядеть самого человека.

Иными словами, трансформация исходной субъект-центричности восприятия в прямо противоположный его тип, центром которого становится уже не сам исполнитель, но внешний, существующий как бы сам по себе объект, в то время как все принадлежащее субъекту вообще исчезает из формируемой им картины мира, также представляет собой одну из самых глубоких тайн нашего сознания, разгадка которых - удел, вероятно, не одного поколения. Но можно предположить, что начало этому перевороту кладет именно поступательное свертывание ритуала и превращение его в скрытое, не поддающееся фиксации внешним взором движение исполнительных органов.

В логическом пределе этого свертывания ритуал обращается в знак, и жест это первая его форма.