Культура поэзии. Статьи. Очерки. Эссе

Можно ли произвести содержательный анализ Антологии? Можно. Но – нужно ли? Ведь в любой антологии главное не столько качество художественности, сколько нечто иное – сверхтекстовое: антропологичность, например, или географичность, или в целом комплексный этико-эстетический сценарий сборника / собрания 75 (+ 2 нулевые) небольших книг избранных стихотворений (подборки в антологии просто огромные – до 5–6 полос! – да в две колонки, да мелким шрифтом). Чтобы провести 75 контент-анализов 75 книжек, нужны и время, и место (хотя в антологии есть – и много – что анализировать, но есть и такие книжки-подборки, которые находятся еще в дотекстовом, в докнижном состоянии). Читательский и исследовательский опыт подсказывает мне следующее: если в книге есть возможность выборки и составления поэтического словаря-тезауруса («сокровищницы») «золотых» слов, словосочетаний, строк, строф и цельных текстов, значит поэзия здесь «ночевала» и «простыни здесь смяты» (О. Мандельштам). В Антологии В. Кальпиди такой тезаурус содержится. Несомненно. (И часть его я покажу). Хотя… Есть в Антологии и антитезаурус, или тезаурус не-поэзии, антипоэзии (их я не покажу). Антитезаурус включает в себя прежде всего образцы дурновкусия; тотальное пренебрежение (+ иронию, сарказм, откровенную грубость, хамство, ненависть ко всему, что не-я, и абсолютный, невозрастной нигилизм); зависимость патологическую от секса с грязцой; откровенную, врожденную стилистическую грязь (не страшную, а грязную грязь); провинциальный гамлетизм (ну, еще хуже, чем у Бродского); всеобъемлющий урбанизм; пустую и неуместную матерщину (почитайте великого И. С. Баркова! – учитесь у него, а не у бандитов и наркоманов); полную обиду на мир(!); абсурдность-алогичность-оксюморонность; «деревенский» авангардизм; дешевую безоценочную разговорность; прозаизацию как позу: я такой!; работу на публику; явную, замысловость (а – не Промысел поэтический); тотальную и бессмысленную, неумелую, немастерскую языковую игру – этакий колхозный стих; врожденный постмодернизм – беспросветный и ученический и т. д. и т. п. Однако собрание поэтов, стихотворцев, графоманов и стихоигроков – действительно! – дает реальную и живую поэтологическую картину Урала. Важно здесь, видимо, все-таки помнить (и – знать!), что пошлостью пошлость не попрать и что главное в стихах – это наличие духа, музыки, смысла и глубины-высоты, а не слов, находящихся в беспорядочном порядке (или – наоборот). Хочется также отметить в целом (это – о молодых) наличие в текстах очень бедного синтаксиса. Синтаксис почти умер. Он умер на улице и в телевизоре, но в словесности…

И. А. Бунин как-то заметил, что писать нужно только о красивом и страшном. Именно в таком порядке: красивое и страшное. Если только о красивом или только о страшном – то всё, конец поэзии: это уже чернуха, колядки театральные на кладбище. То бишь – пошлость. Пошлость, которая пожирает мир.

Пошлость. Пошлость в литературе. Пошлость в жизни. Пошлость вообще. Пошлость как таковая. Что это? Прежде всего пошлый – это низкий, безнравственный, грубый, безвкусный и демонстративно подлый (в различной степени интенсивности подлого и низкого). Пошлость в искусстве – это производство яркого, «ходового» товара и легкодоступной, одноразовой красоты. Не красоты прекрасного и красоты безобразного. Не красоты ужасного (это бывает хорошо: у Р. Фроста, например). А «красоты» грязного, мерзкого, смердящего. Смердящая красота сексуальной озабоченности ребятишек (и теток, и мужиков) с промышленных окраин. Модно-товарная красота (с эпатажем, с матизмами) провинциального мэйнстрима. Провинциальное – есть пошлое? Россия вся провинциальна. Насквозь. И пошлые стишки уральских стихописцев ничуть не хуже и не «интереснее» подобных же стишков москвичей и иных «центровых». (Но! как талантливо Василий Чепелев, например, делает низкое высоким, страшное красивым, грубое – нежным – редкое исключение). Провинциальность и пошлость – категории не всегда взаимообусловленные: нестоличность может быть стократ сильнее в этико-эстетическом отношении метрополий, а пошлость – явление повсеместное, связанное в первую очередь с тотальным расчеловечиванием, товарностью литературы / искусства и «культурки», а также и главным образом с утратой ощущения общего хронотопа поэзии как базового, ядерного, ведущего способа познания и сотворения истины и красоты.