Культура русского старообрядчества XVII—XX вв. Издание второе, дополненное

Первые замечания, которые И. С. Аксаков делает в письме от 28 ноября 1848 года, весьма неблагоприятны для старообрядцев: «Замечательно, что почти в каждом селении, наполненном молдаванами, на самой границе живет по одному липовану: так называют здесь раскольников, но, впрочем, никто и не заботится здесь о том, что они тут делают, зачем живут… Нет, что бы ни говорили, а не одно только религиозное убеждение заставляет их покидать Русь. Многие из них, перейдя туда, ведут самую разгульную жизнь; окруженные немцами или турками, они охотно живут в земле неправославной; там им, конечно, свободнее; но там они домогаются, особенно в Австрии, гражданских прав не для веры только. Разве некрасовцы, которые все раскольники, перешли еще так давно тому назад от притеснений веры? Их выгнал туда казачий дух, который стало сокращать правительство. Всякий беглый каторжник, всякий скрывшийся вор делается раскольником, которые его прячут или передают за границу. Ну, пусть бы одни закоренелые уходили! Нет, они легко отторгают от церкви и прочих православных. Грамотей, бойкий мужик больше имеет авторитета для мужиков же, нежели всякий священник. Разумеется, для отвращения злых последствий раскола нужны другие, радикальные средства, а не насильственные или полицейские»[158].

Здесь в Аксакове еще говорит чиновник Министерства внутренних дел, но этот чиновник уже понимает, что одних полицейских мер для успешной борьбы со старообрядчеством недостаточно. В письме от 27 декабря 1848 года подход автора резко меняется. После посещения Измаила Аксаков отмечает: «Русские здесь, можно сказать, почти все старообрядцы, имеющие тайные сношения с Серакеем, Старою Славою, Журиловкою, Каменкою и другими русскими деревнями по ту сторону Дуная, в Турции, где свободно им вероисповедание и где теперь живет „новое духовенство“, как они выражаются. Я говорил с одним из умнейших между некрасовцами стариков, прямо, откровенно, и он мне сообщил много драгоценных известий! Некрасовцы не отуречились, хотя язык и быт Турции им хорошо знакомы. Те, которых удалило туда одно религиозное убеждение, при малейшей свободе в этом отношении воротились бы с радостью в Россию; но не должно смешивать их с малороссиянами и другими беглыми, казаками и запорожцами, перешедшими туда. Можно также быть уверену, что при дальнейшем стеснении веры все переправятся за границу»[159].

Отдельное внимание И. С. Аксаков уделяет подробностям быта и специфике межнациональных отношений. Посетив Вилков, он пишет: «Общество делится на малороссийское и великороссийское, или на православное и старообрядческое; под именем великороссиян разумеются здесь одни раскольники. И те, и другие живут между собою согласно, разделяя, впрочем, посад как бы на две части в отношении своего размещения. <…> Великороссияне говорят самым чистым русским языком, каким не везде говорят даже около Москвы. Что за народ эти великорусские вилковцы? Все молодцы, у всех умные лица, но все как-то важны, степенны, грустны; ходят они в русском платье, женщины (а какие славные женщины!) в сарафанах». Автор письма подмечает и тонкую связь между родом занятий местных старообрядцев и их духом: «Вода – их стихия. <…> Люди, имеющие дело с морем, с этою вольною стихиею, имеют и дух вольный»[160]. Впоследствии И. С. Аксаков не раз будет возвращаться к проблеме раскола и старообрядчества, в том числе и в открытой печати.

Другой представитель русской консервативной мысли Константин Николаевич Леонтьев, встречавшийся со старообрядцами-некрасовцами во время своей консульской службы на Балканах, очень высоко отзывался о них. Впоследствии в одной из своих журнальных статей он напишет: «Да, мы находим староверов очень полезными. Они либеральны не в принципе, они смотрят на свободу только как на средство для целей более глубоких и более почтенных, чем цели и претензии общеевропейского индивидуализма, приводящего общества к расслаблению, людей же к однообразию и безличности.

Мы готовы привести также при этом и слова другого человека, русского монаха (т.е. члена господствующей церкви и члена очень деятельного). Он говорил нам так: «Это истинное смотрение Божие, это староверчество наше. Без него куда бы только не ушли некоторые члены нашего духовенства…»»[161]

Особое место занимала старообрядческая тема в творчестве великого русского писателя Федора Михайловича Достоевского, который считал явление старообрядчества глубоко знаменательным для русской национальной жизни. «Впервые церковный раскол как специфическое явление русской народной жизни начал серьезно интересовать Достоевского в сибирской ссылке, хотя существуют свидетельства, что еще в 1840-х годах, будучи петрашевцем, он искал сближения со старообрядцами. Годы, проведённые в омском остроге, где он имел возможность наблюдать большое разнообразие человеческих типов, жизненных укладов и религиозных обрядов, сблизили писателя с простыми людьми. Он с большим интересом изучает их духовные религиозные искания»[162].