Культура русского старообрядчества XVII—XX вв. Издание второе, дополненное

О выдающемся русском театральном режиссере, актере и педагоге Константине Сергеевиче Алексееве (театральный псевдоним – Станиславский) и о его знаменитой актерской системе написано немало. Однако МХАТ первоначально был лишь его увлечением. Прежде всего, К. С. Алексеев был талантливым предпринимателем, главой семейной фирмы, почти десять лет проработавшим на фабрике отца и ставшим одним из ее директоров (потомственные фабриканты Алексеевы, принадлежавшие к старообрядческому поповскому согласию, были специалистами по изготовлению канители – тончайшей золотой и серебряной проволоки, из которой ткалась парча). На его средства был проведен первый телеграф между Санкт-Петербургом и Кронштадтом. На его предприятиях опробовались новейшие технологии того времени, а сам он был вмдным экономистом. При этом, находясь во главе созданного им театра, он не выплачивал зарплаты ни себе, ни своей жене, игравшей на сцене МХАТа. Только после Октябрьской революции К. С. Станиславский смог полностью посвятить себя театру.

4.5. Образы старообрядцев в литературе и искусстве XX—XXI веков

Советская литература социалистического реализма, выполняя партийные указания по борьбе со старообрядчеством как с «кулачеством», продолжила яростные нападки на старообрядцев в традициях революционных демократов. Ярким тому примером стал роман Алексея Черкасова (1915—1973) «Хмель», написанный в период с 1934 по 1966 годы и состоящий из трех больших частей: «Крепость», «Корни и листья» и «Переворот», объединенных общим названием «Сказания о людях тайги». Роман Черкасова представляет собой самую настоящую клевету на старообрядчество, «черный навет», выполненный по партийному заданию. К сожалению, данное произведение оказало и в чем-то еще продолжает оказывать определенное негативное воздействие на сознание читающей публики, на формирование у нее вполне однозначных стереотипов. Впоследствии, в 1991 году по роману А. Черкасова режиссером Виктором Трегубовичем был снят одноименный кинофильм в двух частях.

В русской прозе ХХ века послеоктябрьского периода положительные образы старообрядцев и их потомков появляются, пожалуй, лишь в литературе русского зарубежья. Иван Сергеевич Шмелев (1873—1950), автор автобиографического романа «Лето Господне», вспоминал, как его отец, крупный московский подрядчик, вышедший из старообрядческой среды, буквально «кипел в делах». В романах Шмелева достаточно ярко воссоздан сам уклад жизни московского купечества, пронизанный религиозным началом. В творческом сознании Алексея Михайловича Ремизова (1877—1957), другого видного представителя русского зарубежья и также потомка московских старообрядцев, большое место занял образ протопопа Аввакума как подлинного старообрядца, отдавшего жизнь за свои убеждения. Для авторского стиля Ремизова характерны поиски архаичного стиля, ориентированного на литературу и устное слово допетровской Руси: книга преданий, апокрифов («Лимонарь, сиречь: Луг духовный», 1907), романы «Пруд» (1908), «Слово о погибели Русской земли» (1918) и другие.

В 70-е и 80-е годы ХХ века в русской реалистической литературе в полную мощь зазвучали темы гибели природы и падения нравственности, жизни по двойным стандартам, что побудило многих выдающихся русских писателей вновь обратиться к проблеме старообрядчества. Война, ставшая главной темой творчества Виктора Петровича Астафьева (1924—2001), предопределила его приход к Богу и симпатии к старообрядцам. Характерны в этом смысле воспоминания писателя о войне: «Нельзя сказать, что все на передовой молились. Во-первых, это было трудно увидеть. Многие вроде меня стеснялись. Как стеснялись признаться в любви, нежные слова сказать. Так мы были воспитаны… Только староверы никого не стеснялись. На них рукой сразу махнули: работяги, на себе тащат всё – пусть молятся»[176]. Тема старообрядчества проходит через все главные произведения Астафьева: «Стародуб», «Звездопад», «Пастух и пастушка», «Царь-рыба», «Печальный детектив», «Прокляты и убиты».