Культура Возрождения в Италии

После них несколько кардиналов и прелатов в качестве основателей приходов, коллегий и церквей; знаменитый теолог фра Альберто, августинец, ряд философов, начиная с Паоло Венето{182} и известного всему миру Пьетро из Абано{183}; юрист Паоло Падовано; затем Ливии и поэты — Петрарка, Муссато, Ловато{184}. Если ощущается недостаток в знаменитых военных деятелях, автор возмещает его учеными, утешаясь большей продолжительностью духовной славы; ведь военная слава часто погребается вместе с телом, а если она сохраняется, то только благодаря ученым. Все-таки честью для города является, если в нем погребены по их собственному желанию знаменитые воины из других городов, как Пьетро де Росси из Пармы{185}, Филиппо Арчелли из Пьяченцы{186}, и особенно Гаттамелата из Нарни{187} (1442 г.), чья бронзовая конная статуя, «подобно торжествующему цезарю» стояла у церкви Санто. После них автор называет множество юристов и медиков, аристократов, которые не как столь многие «получили достоинство рыцарей, но и заслужили его», и наконец, знаменитых механиков, художников и музыкантов. Завершается этот перечень фехтовальщиком, Микеле Россо, изображения которого как знаменитого мастера своего дела можно было видеть во многих местах.

Наряду с такими местными пантеонами, в создании которых использовались мифы, легенды, репутации и удивление народа, поэты-филологи строят общий пантеон мировой славы; они пишут сборники о знаменитых мужчинах, знаменитых женщинах, часто непосредственно следуя Корнелию Непоту, Псевдо-Светонию, Валерию Максиму, Плутарху (Mulierum virtutes — Добродетели женщин), Иерониму (De viris illustribus — О знаменитых мужах) и т. д. Или они пишут о визионерских триумфальных шествиях и идеальных олимпийских собраниях, как, например, Петрарка в его «Trionfo della fame» («Триумф славы»), Боккаччо в его «Amorosa visione» («Видение любви»), называя сотни имен, из которых три четверти по крайней мере относятся к древности, а остальные к средним векам[310]. Постепенно эта новая, относительно более современная часть начинает вызывать большее внимание; историки вводят в свои произведения характеристики и возникают собрания биографий знаменитых современников, как, например, написанное Филиппо Виллани, Веспасиано Фьорентино{188} и Бартоломео Фацио{189}[311], и, наконец, Паоло Джовио{190}.

На севере, пока итальянцы не оказали влияние на его авторов (например, на Тритемия{191}), существовали только легенды о святых и отдельные рассказы и описания жизни князей и духовных лиц; все они еще очень близки к легенде, и о славе, т. е. о лично завоеванной известности, в сущности нет и речи. Поэтическая слава ограничивается еще определенным сословием, и имена художников севера мы узнаем едва ли не только в той мере, в какой они выступают в качестве ремесленников и членов цехов.

Поэт-филолог в Италии твердо уверен, как уже было сказано, в том, что он раздает славу, даже бессмертие, а также способствует забвению[312]. Уже Боккаччо сетует на то, что прославляемая им красавица остается непреклонной и он не может воспевать и сделать ее знаменитой; он хочет попытаться прибегнуть к порицанию[313]. Саннадзаро{192} в двух прекрасных сонетах угрожает трусливо бежавшему от Карла VIII Альфонсу Неаполитанскому, что он будет навек забыт[314]. Анджело Полициано серьезно предупреждает (1491 г.) короля Португалии Жуана[315]{193} в связи с открытиями в Африке, чтобы он своевременно позаботился о славе и бессмертии и переслал ему во Флоренцию материал «для обработки» (operosius excolende), так как в противном случае с ним может произойти то же, что со всеми теми, чьи дела, отторгнутые от содействия ученых, остаются скрытыми «в большой куче мусора, состоящей из человеческих слабостей». Король (или его гуманистически настроенный канцлер) согласился с этим и обещал распорядиться, чтобы составленные на португальском языке анналы о событиях в Африке были отправлены в итальянском переводе во Флоренцию для их переработки на латинском языке; было ли это осуществлено, нам неизвестно. Эти претензии совсем не так бессмысленны, как это представляется на первый взгляд; редакция, в которой предстают эти сообщения (в том числе и важнейшие) современникам и потомству, отнюдь не безразлична.

Итальянские гуманисты, их характер изложения и их латинский язык довольно долго, действительно, господствовали в читающем мире Запада, а итальянских поэтов вплоть до XVIII в. читали гораздо больше, чем поэтов любой другой нации. Имя Америго Веспуччи{194} из Флоренции стало благодаря его описанию своего путешествия названием четвертой части света, и если Паоло Джовио при всей своей поверхностности и элегантной произвольности все-таки надеялся на бессмертие[316], он был не так уж неправ.