Культурное наследие русского зарубежья в диалоге цивилизаций XV – начала XX веков

Потерпев неудачу с отправкой русских людей на учебу за границу, Борис Годунов решил в Московии «завести школы и даже университеты, чтобы учить молодых россиян языкам европейским и наукам; в 1600 году он посылал в Германию немца Иоанна Крамера, уполномочив его искать там и привезти в Москву профессоров и докторов», которые, обрадовавшись этой вести, писали ему в 1601 году: «Ваше Царское Величество хотите быть истинным отцом отечества и заслужить всемирную бессмертную славу. Вы избраны небом совершить дело великое, новое для России: просветить ум Вашего народа несметного и тем возвысить его душу вместе с государственным могуществом, следуя примеру Египта, Греции, Рима и знаменитых держав европейских, цветущих искусствами и науками благородными», однако, по утверждениям Карамзина, данное важное намерение не исполнилось «от сильных возражений духовенства, которое представило царю, что Россия благоденствует в мире единством Закона и языка, что разность языков может произвести и разность в мыслях, опасную для церкви; что, во всяком случае, неблагоразумно вверить учение юношества католикам и лютеранам»; тогда, «оставив мысль заводить университеты в России, царь… звал к себе из Англии, Голландии, Германии не только лекарей, художников, ремесленников, но и людей чиновных в службу», а в 1601 году «с отменным благоволением принял в Москве 35 ливонских дворян и граждан»[107]. Однако в отношении своих подданных Борис Годунов ввел правовой запрет на «уход в иные земли», зафиксированный в новой форме присяги (клятвы) на верность, которая требовала «не изменять царю ни словом, ни делом, не помышлять на его жизнь и здоровье… и не уходить в иные земли». Но «не уходить» уже не получалось, особенно в начавшуюся на исходе его правления Смуту, которая предваряла Новое время, заставлявшее Русь отказываться от замкнутости и обособленности в пользу интеграции и открытости внешнему миру.

Смута начала XVII века стала рубежной вехой в русской истории. Впервые со времен Киевской Руси ее участники поставили вопрос о политических правах народа и его отдельных сословий (кроме холопов), а также правах, ограждающих личную свободу подданного от произвола власти, гарантированных и охраняемых законом, в том числе праве свободного передвижения, что было отражено в договоре 4 февраля 1610 года о признании московским царем королевича Владислава IV: «каждому из народа московского для науки вольно ездить в другие государства христианские, и государь имущества за то отнимать не будет»[108]. И хотя потом, 17 августа 1610 года, в договоре о присяге на верность Владиславу эта статья была вычеркнута как опасная для устоев отечества, она уже прочно вошла в сознание активной части населения, для которой свобода выезда и въезда играла важную роль в международной политической, торговой, образовательной и культурной деятельности.

Так, в 1609 году студентом Кембриджа стал уехавший из Московии на учебу в Англию Никифор Алферович Григорьев, который спустя три года получил степень бакалавра, а в 1615 году и магистра. Желая как можно быстрее ассимилироваться в Европе, он изменил свое имя на Никифер Алфери (Alphery) и «прожил в Англии всю жизнь, пока не умер в 1668 году»[109]. В Кембридже с 1617 года учился и «другой русский – Иван Иванович Алмазенов, сын переводчика из Иностранного приказа», который «также сменил имя, превратившись в Джона Элмсона» и после Англии «продолжил изучать медицину во Франции и Италии в 1629 году»[110], став к этому времени уже полноправным европейцем.

В XVII веке курс на изоляцию Московской Руси все явственнее вступал в противоречие с интересами развития страны и народа, неудивительно поэтому, что 19 февраля 1629 года новгородский воевода Д. М. Пожарский получил предписание не чинить приезжавшим на Русь иностранцам каких-либо препятствий, велеть «их учить русской грамоте на посаде церковным дьячкам» и отпускать домой без предварительного запроса и разрешения на то правительства, как было раньше[111]. Так в 1659–1666 годы на царской службе в Московии находился доктор медицины Самюэль Коллинс (Collins Samuel), затем отстранившийся от дел и через год с похвальным аттестатом и подарками уехавший к себе в Лондон. Там после смерти Коллинса в 1671 году была издана его книга в форме «письма к другу» о русской жизни при царе Алексее Михайловиче, которая потом неоднократно переиздавалась в Европе, но в России была переведена на русский язык и опубликована лишь в середине XIX века под названием «Нынешнее состояние России, изложенное в письме к другу, живущему в Лондоне. Сочинение Самуэля Коллинса, который девять лет провел при дворе московском и был врачом царя Алексея Михайловича»[112].