Культурные индустрии

Эмпирические исследования организаций, связанных с культурными индустриями, уделяющие больше внимания вопросам власти, чем те дисциплины, которые мы рассматривали до этого, можно найти в радикальных медийных исследованиях и в радикальной социологии медиа. Под «радикальностью» я имею в виду, что эти подходы рассматривают тлетворное влияние власти и неравенства как особенности, укорененные в структуре современных обществ, а не как поддающиеся коррекции аберрации, как это делается в либерально-плюралистических исследованиях. С начала 1970-х годов радикальная медийная социология в США и зародившиеся в Европе исследования медиа разрабатывали подходы, дополнявшие политэкономические методы, развивавшиеся параллельно с ними.

Наиболее значительные работы в этой области в США вышли из веберовской социологической традиции, и в них был сделан упор на то, как новостные программы не столько информируют о реальности, сколько отражают императивы новых организаций (например: [Tuchman, 1978; Gans, 1979]. Согласно этому взгляду, журналисты работают автономно, но их работа структурируется бюрократическими требованиями и практиками. Считалось, что такие практики производят тексты, которые не в состоянии адекватно отразить существующие властные отношения. Посыл этих работ нашел отражение в британских исследованиях новостей (например: [Schlesinger, 1978]). Исследования сферы развлечений встречаются реже, но в лучших своих проявлениях позволяют проникнуть в динамику культурных индустрий. Например, Тодд Гитлин в книге «Внутри прайм-тайм» [Gitlin, 1983] показал с помощью интервью с телевизионными менеджерами и реконструкции истории их организаций, как коммерческие императивы, стоящие перед телекомпаниями, обусловили консервативный характер производимых ими текстов.

Ценный вклад в анализ культурного производства со стороны радикальной социологии принадлежит Пьеру Бурдье. Его творчество важно для анализа культурных индустрий по ряду причин, включая описание развития противоречий между креативностью и коммерцией, отмеченных во введении. В «Правилах искусства» [Bourdieu, 1996] Бурдье описывает, как в XIX веке получила распространение идея о том, что художники и писатели не должны зависеть от политической власти и коммерческих императивов. Согласно Бурдье, благодаря этому постепенно сформировалась особая структура культурного производства, разделенная на крупномасштабное производство в основном краткосрочных коммерческих продуктов и «ограниченное» или мелкомасштабное производство, в котором главной целью был художественный успех (и в котором бизнес надеялся главным образом на то, что такой успех приведет к долгосрочным финансовым прибылям). Бурдье практически не занимался популярной культурой, и ему не удалось показать, как подъем культурных индустрий повлиял на структуру культурного производства в XX веке, но его работы содержат наиболее полный из имеющихся анализ значения пары креативность/коммерция в культурном производстве[24].

Работы представителей радикальной социологии, таких как Гитлин и Бурдье, до определенной степени совместимы с подходами к культуре критической политической экономии. Однако критическая политэкономия пытается добиться целостного понимания места культурного производства в современном капитализме, и эмпирические исследования организаций, относящихся к культурным индустриям, находятся на периферии этой традиции. Главная заслуга радикальной социологии состоит в том, что в лучших своих проявлениях она связывает динамику власти в культурных индустриях с вопросом смысла – вопросом, касающимся видов текстов, производимых организациями культурной индустрии. В следующем разделе подробнее рассматривается вопрос о текстах и смысле.

Проблема смысла: мысли о текстах

До сих пор я обращался к таким подходам к культурным индустриям, которые лучше всего позволяют осмыслить вопросы власти в отношении организаций в сфере культурных индустрий. Как эти подходы рассматривают другой аспект, который я считаю ключевым для культурных индустрий, – смысл? Взгляд на тексты в свете либерально-плюралистических исследований коммуникации по большей части имел серьезные недостатки. У этой традиции существует ответвление, анализирующее плоды культуры при помощи методов квантитативного контент-анализа. Цель в том, чтобы найти объективную, верифицируемую меру смысла. Как указывает Джон Фиск [Fiske, 1990, р. 137], «она может послужить полезной проверкой для более субъективной, избирательной манеры, в которой мы обычно получаем сообщение». Однако в этой традиции господствовало представление о содержании как о сообщении. Необходимо задействовать значительно более сложное понятие смысла, которое признает полисемию, т. е. возможность разной его интерпретации. Это требует рассмотрения не только вопросов содержания, но и формы (на практике одно никогда нельзя отделить от другого, поскольку они всегда влияют друг на друга).