Культурные индустрии

Во-вторых, исследования культуры значительно усовершенствовали наши представления о том, что называется сложным термином «культура». В частности, были подвергнуты серьезной критике эссенциалистские представления о культуре отдельного места и (или) народа как о «единой, общей культуре» [Hall, 1994, р. 323], как о связной, застывшей вещи, а не сложном пространстве, в котором сочетаются и вступают в конфликт множество разных вещей. И снова работы авторов, живущих за пределами евро-американской метрополии, и мигрантов из бывших колоний сыграли большую роль в развитии такого понимания. Вызов, брошенный этими авторами традиционному представлению о культуре, имеет важные следствия для тех проблем, о которых мы пишем далее. Благодаря обогащенному пониманию концепции культуры, исследования культуры значительно продвинулись вперед в осмыслении политики текстов. Авторов, работающих в традиции политической экономии, и их союзников из исследований медиа и радикальной медийной социологии очень волновал вопрос, чьим интересам могут служить тексты, производимые культурными индустриями. Исследования культуры, однако, распространили эту концепцию далеко за пределы экономики и политики, включив сюда сильные политические переживания, связанные с вопросами признания и идентичности. Они показали, как некоторые, внешне невинные, тексты служат (дальнейшему) исключению и маргинализации относительно слабых.

В-третьих, исследования культуры подняли жизненно важный политический вопрос о том, «кто говорит?», кто наделен полномочиями высказываться о культуре. Интересно, что эти вопросы одинаково актуальны как для тех, кто стремится критиковать капитализм, патриархальный порядок, гетеросексизм, превосходство белой расы, империализм и т. д., так и для тех, кто защищает все эти структуры. Через все лучшие работы в рамках исследований культуры красной нитью проходит изучение авторитета в культуре. Например, работающие в этих рамках антропологи тщательно изучили внешнюю объективность традиционного этнографа, наблюдающего за культурой туземных, «примитивных» народов с относительно привилегированной позиции [Clifford, 1988]. В некоторых аспектах этот процесс соотносится с проблематизацией позитивизма и объективизма «интерпретативным поворотом» в социальных науках последних 30 лет. В своих худших проявлениях это направление демонстрирует наивный конструктивизм и подозрительное отношение к праву любого человека каким-либо образом высказываться о более бесправной, чем он, социальной группе. Благодаря новым дисциплинам, таким как исследования негритянской культуры, квир-теория и исследования женщин, в исследованиях культуры появились новые голоса и были поставлены важные вопросы о политике высказывания о культурных практиках других людей с позиции конкретного субъекта (скажем, с позиции белого мужчины, получившего образование в частной школе).

В-четвертых, исследования культуры вывели на первый план проблемы текстуальности, субъективности, идентичности, дискурса и удовольствия применительно к культуре. Они внесли огромный вклад в наше понимание того, как суждения о культурной ценности могут соотноситься с политикой социальной идентичности, в частности класса, гендера, этнической принадлежности и сексуальности. В данном случае недостаточно сказать, что вкус – продукт социальной принадлежности и воспитания (подход, которого придерживалась эмпирическая социология). Скорее исследования культуры изучают то, какими сложными способами системы культурных ценностей подключены к культурной власти. Чьи голоса слышны внутри культуры, а чьи маргинализированы? Какие (и чьи) формы удовольствия санкционированы, а какие (чьи) считаются легкомысленными, банальными или даже опасными? Это вопросы касаются дискурса – того, как смыслы и тексты циркулируют в обществе. Они также касаются субъективности и идентичности и зачастую иррациональных и бессознательных процессов, благодаря которым мы становимся теми, кто мы есть. Эти вопросы – которые обходят стороной многие из подходов культурных индустрий, обсуждавшихся выше, – очень активно изучались исследователями культуры, указавшими на то, что формы культуры, к которым существует наиболее пренебрежительное и оскорбительное отношение, по-прежнему потребляются относительно бесправными социальными группами. Феминистские работы, посвященные таким формам, как мыльные оперы [Geraghty, 1991] и женские журналы [Hermes, 1995], сыграли исключительно важную роль в этом отношении.