Культуры городов

К 1980-м годам формирование многочисленного черного среднего класса, чьи доходы были более или менее сопоставимы с доходами белых семей, и увеличение миграции открыли новые возможности расовой и этнической интеграции городов. На этот раз куда более заметная борьба идет за право определять образ города. Несмотря на фактическое обнищание различных групп городского населения, более существенным является вопрос, смогут ли города воссоздать свою общедоступную публичную культуру. Силы порядка отступили в «небольшие городские пространства», вроде управляемых частными компаниями парков, которые можно обустроить так, чтобы производить благоприятное впечатление. Рядовым госслужащим – учителям, полицейским – не хватает то ли времени, то ли желания понять этот обобщенный этнос «других». «Мы не знаем, как говорить с сальвадорскими беженцами, с вьетнамскими речными племенами, афроамериканцами, живущими в районах, где крэк продается на каждом углу», – жалуется педагог из Лос-Анджелеса, ратующий за реформу государственной школы. «Пропасть между нынешним поколением, которое находится у руля, и последующим все более ширится. Мы мало знаем и еще меньше понимаем в их жизни» (New York Times, February 16, 1993, A13).

Те же, кто унаследовал город, предъявляют свои права на его центральные символические пространства. И не только на главные улицы, по которым проходят парады и шествия, не только на центральные парки, но и на монументальные комплексы, подтверждающие идентичность через визуальное доказательство присутствия той или иной группы в истории.

Многие места, которые сегодня считаются важнейшими общественными пространствами, обрели этот статус не сразу, а со временем. Некоторые из них, например здания муниципалитетов, Центральный вокзал, музей Метрополитен, были построены в качестве репрезентаций централизованной власти. Другие, как, например, Таймс-сквер, изначально являлись пространством коммерческой, а не политической культуры (Taylor 1992). Общественные пространства, вроде вашингтонского молла перед Белым домом, могут в конечном итоге приобрести политическую окраску, становясь памятником гражданскому долгу, а также жертвам и героизму, которых этот долг нередко требует. Общественное пространство можно также перестроить и переформатировать, чтобы, напротив, стереть память о проявлениях гражданской активности. Базилику Сакре-Кер построили на Монмартре в Париже вскоре после того, как в 1871 году там была учинена кровавая расправа над коммунарами (Harvey 1985b); вокруг нью-йоркской площади Колумба пустили движение, чтобы прекратить митинги левых, которые регулярно проходили там в 1920—1930-х годах.

До 1914 года, как сообщается, «Таймс-сквер был излюбленным местом собраний граждан. Когда площадь стала слишком многолюдной, гражданская активность переместилась к северу; сегодня на площади перед памятником [Колумбу] происходят импровизированные диспуты, собравшиеся слушают выступающих на всевозможные темы от обсуждения “Века разума” Томаса Пэйна до преимуществ овощной диеты» (Federal Writers’ Project 1939b, 180). Сегодня разговоры на площади Колумба сводятся к обсуждению девелоперских проектов – кто и где собирается построить очередной небоскреб и как мало он заплатит городу за разрешение на строительство.