Кумир

Есть у меня зеленый дом,
где столько соленой воды окрест,
Есть женщина у меня,
она ждет у огня,
что разрезает тьму крест-накрест.
Есть темный малыш у меня,
но имя мое он не знал никогда.
Есть три рубца на чреве моем,
помню о них всегда.
Бог приведет малыша, женщину и огонь
в мой последний приют, умру я когда.

Когда же целительное масло теплом растеклось по его телу, когда замерла на ночь гавань, когда под высокими звездами смолкли смех и гитара, а свеча совсем оплыла и превратилась в черный огрызок, и только лунный свет лился сквозь незастекленное окно,— вот тогда… Он положил ее на бок, и тоже растер ее бедра целительным маслом, и вошел в ее плоть. Она не чувствовала тяжести мужчины, это было словно любить во сне. Или на расстоянии. Миллионы миль отрезали ее от Мемфиса и Америки, чужим и далеким казалось ей все, что было до того в ее жизни. Ей было двадцать тогда. Она страстно любила его…

Самолет карабкался в небо Майами. Салли сидела в кресле, чувствуя, будто сила земного притяжения давит и гнетет ее. Салли поднялась, сбросила привязной ремень: она не сдастся. Жестокий и могущественный Вашингтон ее не сломит.

7.10.

Лу Бендер быстро нашел в "Балтимор сан" искомое сообщение. Заголовок в две колонки на первой же странице:

ТРИ СМЕРТИ В ОГНЕННОЙ ВСПЫШКЕ.

ВЫСТРЕЛЫ ПРОЗВУЧАЛИ НА САУТ-САЙД.

Типичная полицейская история о том, как группа захвата вышла на одного подозрительного мужчину и попала в переделку. Лу изучил статью досконально. Возникло предположение, что это известный террорист. Опознать его, однако, не удалось, так как взрыв испепелил тело и одежду. Полиция занята поисками останков, дабы установить его личность. В статье приводились слова присутствовавшего там офицера: "Мы его не опознали. Может, никогда и не опознаем".

Адмирал Уильям Раух сидел у себя дома за столом и завтракал. В руках он держал тот же полицейский отчет, когда зазвонил телефон спецсвязи.

— Твоих рук дело? — спросил Бендер.

— Не важно. Я не отдавал никаких распоряжений. Но сработало! Делу конец.

— Что сработало?! У нас нет ничего, кроме трупа. И только мы с тобой знаем, кто это. А как, черт возьми, сообщить об этом?

— Ладно, ладно, — сказал Раух, все еще хорохорясь.— Я допускаю, что мы тоже небезупречны.

— Черт бы тебя подрал, — сказал Бендер, его гнев шел по возрастающей. — Мы упустили шанс связать его с убийством Мартинеса, показать Ортеге фигу и покончить с фэбээровским расследованием.

— Лу, я с этим управлюсь.

— Как?

— Положись на меня. Через денек-другой мы сперва намекнем, что нам все известно. Потом проведем баллистическую экспертизу оружия.

— Какого оружия?

— Винтовки, из которой стреляли в Мартинеса.

— А если была другая?

— Ну… тогда у нас есть заключение дантиста.

— Как, черт возьми, оно свяжет его с убийством?

— Лу, пожалуйста. Успокойся. Все будет улажено.

— Черт бы тебя взял! — сказал Бендер и швырнул трубку. Он был зол больше на себя, чем на Рауха. Знал ведь антипатию Рауха к ФБР. Но считал это даже преимуществом. А теперь их безумная неприязнь друг к другу угробила все шансы выследить Петерсена, связать его с убийством Мартинеса и тем самым сломать хребет Истмену. Чтобы тот забыл свои требования передать расследование в конгресс.

Лу Бендер опустился в кресло, уставился на телефон. Ясно, Раух должен уйти. А Бендеру в будущем предстоит быть поосторожней в выборе союзников. Не следует ему забывать тот урок, что не однажды преподал ему Вашингтон:

ЛЮБОВЬ НЕ БЫВАЕТ СТОЛЬ СЛЕПА, СКОЛЬ НЕНАВИСТЬ.

7.40.

Стив Чэндлер сделал удачный ход. В отделе новостей своей программы "Тудей" он собрал вместе Лютера Гаррисона и спикера Чарлза О'Доннелла. И они вынуждены будут, да-да, отвечать на требование Истмена провести расследование в койгрессе.

Чэндлер выпил бумажный стаканчик кофе, наблюдая по монитору, как два седовласых политика пытаются разместить свои толстые зады в неудобных кожаных креслах вашингтонской студии "Тудей". Через микрофон он слышал, как шуршат их галстуки, слышал перешептывание. Примечательно: двое столь умудренных мужчин сидят в телестудии с микрофонами, спрятанными в их одежде, и лишь потому, что они не в эфире, уверены, что никто их не слышит.

— Покончить бы с этим поскорее, мне надо обратно в Капитолий,— говорил Гаррисон. — Когда припрется О'Брайен?

— Думаю, часов в десять, — отвечал О'Доннелл.

— Чтоб у этого сукина сына были ответы. А если начнет вилять, я ему…

— Дойдет до дела, тогда будем думать, Люк.

— Да, конечно.

Специалист-гример наложил немного пудры на лоб каждому. Затем тот и другой натянули пиджаки на толстые свои телеса.

— Волосы у меня в порядке? — спросил О'Доннелл.

Он все оглядывался, пытаясь поймать свое изображение в мониторе.

— Как у старой овчарки,— сказал ему Гаррисон.