Кунигас. Маслав

Открыв глаза, он увидел невдалеке стоявшую Реду, разглядывавшую его с любопытством. Тогда он сделал попытку вновь разбудить в себе демона мести; но, поискав его в сердце, убедился, что месть отлетела…

IV

Взгляд этих женских глаз был ужасен. Когда взоры их встретились, Швентас затрясся… Что, если она проникла в тайны его души?

Реда, молча, осматривала его с головы до ног. Казалось, ей нелегко было признать ворожея, свальгона, в этом невзрачном, противном на вид, человеке.

— Откуда родом? Как сюда попал? — спросила она.

Свальгон несколько ободрился. Он вспомнил, что удачнее всего защищался и выпутывался в трудных обстоятельствах смешком да шутками.

Потому он сделал веселое лицо, осклабился и, низко кланяясь повел такую речь:

— Матушка-княгиня, родом я из бедняков, которых боги от колыбельки в свет погнали, чтобы им никогда не жилось спокойно. А в путь-дорогу сунул мне Прамжу в торбу песенку да ворожбу, да сказку, а сказка лучше правды… Вот с тех пор и мыкаюсь по свету… без притона… где сяду, там и дом, а назавтра о нем надо позабыть да искать другого.

Княгиня смотрела и прислушивалась. Хриплый голос ворожея не очень-то был ей по сердцу, и лицо ее сделалось угрюмым. Она чувствовала фальшь в словах пришельца.

— Бродяжничая по миру, ты, наверно, много чего понабрал в торбу… Там у тебя, должно быть, полно разного добра… Ну, выпей ковш да и говори, что знаешь.

— Ой, матушка-княгиня! — ответил Швентас, кланяясь. — Где уж мне угнаться богатством за вашим двором! Все-то уж тут сказки порассказаны, все-то песни перепеты… стыдно мне тягаться со своими.

— А ворожить умеешь? — спросила Реда.

Свальгон вздрогнул и задумался. Он как будто что-то вспоминал.

— Ворожить? Матушка-княгиня! Ворожить? — повторил он тихо и с опаской. — Да разве люди ворожат? Не ворожат ни пултоны, ни вейоны[7], ни канну-раугицы[8], только бог ворожит их устами. И рог сам не заиграет, пока человек не затрубит. Часами бог вселится в самого что ни на есть лядащего бродягу и вещает… только как вот залучить к себе этого самого бога?

— Должны уметь и упросить, — сказала Реда, — это ваше ремесло… А на чем ты ворожишь?

— Матушка-княгиня! — робко сказал свальгон. — И по ветру, и на воде, и на пиво… как кто. Я простой буртиникас[9]… иной раз случается видеть и в воде…

Кунигасыня кивнула головой. И тотчас две девушки, которые, по-видимому, прислушивались к разговору, встали и побежали к колодцу. Зазвонили на передниках бубенчики; проснулся старый Вальгутис; белая голова его приподнялась с постели, а из горла раздались какие-то хрипящие звуки.

Реда повернулась к отцу, подошла к постели и, укутав старца, уложила его, как малое дитя, и велела спать.

Тем временем девушки принесли уже ведро свежей воды и поставили его перед свальгоном. Он дрожал и с тревогой смотрел то в воду, то по сторонам.

Кунигасыня подошла. Швентас долго хранил молчание…

— Матушка-княгиня, — спросил он слабым голосом, — что ты хочешь видеть?

Реда задумалась угрюмо.

— Если умеешь вызывать души умерших, — сказала она тихо, — то вызови из Анафиелас[10] мое дитя… его убили немцы… и пошло оно к отцам без погребальных обрядов, без костра, без песен, без одежд и без оружия! Как отогнало оно там от себя злых духов? Добралось ли оно до предков? Или все еще блуждает по склонам стеклянной горы, не имея сил на нее взобраться?

Свальгон опустил голову. Случилось с ним что-то такое, чего он сам не понимал. Ему почудилось, будто кто-то вошел в него и хочет говорить. Он сам не знал, что сейчас скажет… Хотел сжать губы… прикусить язык… и не смог.

В ведре воды… о, чудо! — привиделось ему юношеское лицо… лицо, которое он где-то недавно видел… бледное, тоскливое… Его глаза так пристально впились в глаза свальгона сквозь зеркальную гладь воды, что Швентас не мог вынести их блеска.

Реда ждала… из глаз ее выкатились две слезы и побежали по щекам.

— Матушка-княгиня! — воскликнул свальгон против воли. — Там наверху, на стеклянной горе, нет твоего дитяти; нет его и у подножия, где блуждают души несчастливых. Сын твой жив и бродит по свету…

Из груди матери вырвался крик, которому вторил другой, оттуда, где лежал Вальгутис… голова его приподнялась и опять исчезла.

— Человече! Не обманывай меня! Я уже оплакала память его слезами! — закричала Реда.

— Он жив, — медленно повторил свальгон, — он жив, я его вижу…

— Где же он?

— Во власти тех, которые его похитили.

Реда вскрикнула с негодованием.

— Выкормили его! Натравили на своих!.. Перелили в его жилы свою кровь! Враг! Враг! Мой сын, мой Маргер!.. Нет!.. Они его убили! — выкрикивала она громко, с ударением. — Убили!

— Жив, а не убили! — повторил свальгон.

С этими словами он закрыл рукой глаза, затрясся и упал на землю, показывая знаком, чтобы убрали ведро с водой. По мановению повелительницы прибежали девушки, схватили ведро, и, так как вороженая вода не годилась для других надобностей, понесли ее к святым ключам.

Немного отдохнув, свальгон встал; ему полегчало, когда он не видел перед собой воду, но Реда стояла, чего-то выжидая, и смерила его взглядом с головы до ног.