Кунигас. Маслав

— Нет сомнения, — сказал комтур Балгский, — что в конце концов мы возьмем этот деревянный сарай и растрясем его в пух и в прах. Однако осада может так затянуться, что игра не будет стоить свеч.

— Как так? — возразил маршал. — Разве вы не знаете, что Пиллены ключ всей страны, что отсюда они предпринимают против нас набеги, что занятие их нагонит страх?

— Дайте же совет, как ускорить осаду! — вмешался старый Зигфрид. — Наступят дожди, тогда уж огнем их не возьмешь, а штурмовать, значит, нести большие потери.

Граф Намюр высказал мнение, что у осажденных плохое оружие, а доспехи и того хуже, а потому бояться их нечего. Численность их также не должна никого беспокоить, потому что городок небольшой и не может вместить много войска.

Бернард, сидевший с краю, молчал.

— Брат Бернард, — обратился к нему маршал, — тот ваш беспутный питомец если, быть может, и не коноводит в Пилленах, то, во всяком случае засел в них. Ему бы следовало быть разумней прочих. Вызовите-ка его для переговоров; обещаем им жизнь, пусть сдадутся.

Зигфрид усмехнулся.

— Вот кого бы я первым повесил, — сказал он. — Впрочем, невелика беда — пообещать им жизнь: слово, данное язычникам, ни к чему не обязывает. А так как он был крещен, то отец Антоний его исповедает, а потом и вздернем… Душу спасем, а это важнее всего.

Бернард привстал с пня, но ничего не сказал.

— Брат Бернард, — повторил маршал, — попытайтесь вступить в переговоры. Побережем свою кровь.

— Попробовать можно, — ответил Бернард, — но едва ли они согласятся; а главное, переговоры будут напрасны.

Бернард вышел с белым знаменем и зеленою ветвью; а глашатай маршала подступил под самые стены, трубя в рог и выкликая по-литовски:

— Выходите на мирное слово!

Сам же Бернард стоял вдалеке и ждал.

Долго не было из замка ответа. Глашатай мерным шагом объезжал вокруг стен, а Бернард следовал за ним не спеша. Высоко над оградой, на вышке, показался наконец Маргер, с мечом в руке.

Глашатай и Бернард остановились против вышки; а Маргер обменялся продолжительным взглядом со своим бывшим воспитателем. Маргер молчал.

— Ты знаешь наше могущество, — сказал крестоносец, подняв голову, — видишь сам, что ваш городок не устоит против нас. Мне жаль вас; непоздно еще спасти свои животы и жизнь семей. Оборона бесцельна: сдавайтесь.

Маргер презрительно повел плечами.

— Я пришел погибнуть вместе со своим народом, а не спасаться за его спиной, — ответил он гордо.

— Христианин, а подымаешь оружие против Христова воинства, — добавил Бернард.

— Нет, я уже не христианин! — закричал Маргер.

Последнее восклицание на мгновение отняло у Бернарда охоту говорить. Однако он пригрозил:

— И тебя и всех вас ждет смерть.

— Мы на это готовы, — угрюмо ответил Маргер, — но погибнем не от вашей руки. Кто уйдет цел из битвы, сгорит на развалинах замка, как на погребальном костре.

— Маршал дарует вам жизнь! — крикнул Бернард.

Маргер усмехнулся.

— Прощайте, Бернард! — закричал он. — Плохо бы вы меня воспитали, если бы теперь, лицом к лицу со смертью, я струсил и продал братьев за бренную жизнь. Прощайте!

За спиной Маргера уже слышался досадливый ропот людей, возмущенных его немецкою речью. А издали долетали крики:

— Зачем слушать их тявканье? Надо биться насмерть!

Были и такие, которые хотели стрелять в крестоносца:

— Ничего от них не желаем! Будем драться и ляжем костьми!

Маргер невозмутимо сошел с башни. Он дал знак рукою, чтобы люди встали к оградам. Начало битвы вызвало необычайный подъем духа, приступы ярости и безумной отваги. Чем меньше было надежды спастись, тем отчаянней становились припадки дикого бешенства. Слабея, люди поддерживали свой пыл обильными возлияниями из открытых бочек.

— Драться насмерть! — кричали они нараспев.

Безумие овладело всеми: детьми, женщинами, стариками. Все хватались кто за что и стремились на бой с врагами. Городок, до того молчаливый, наполнился криком и шумом.

Когда Бернард вернулся, военный совет, знавший вперед, что он вернется ни с чем, уже решил участь города.

Так как войск было больше, чем нужно для осады такого местечка, то великий комтур предложил осаждавшим чередоваться, чтобы не давать осажденным ни минуты покоя: штурмовать день и ночь, поджигать, рубить частоколы, ни на мгновение не прекращать битву, напирая со всех сторон.

Немецкие силы, разбившись на два отряда, опять с громким криком приступили к стенам. Не принимавшие участия в битве должны были готовить тараны и козлы, чтобы громить частоколы, не поддававшиеся действию огня.

Когда свежие немецкие силы подошли к частоколам, литовцы, выждав их приближения, осыпали осаждавших градом камней и кольев. Но крыжаки и шедшие следом за ними холопы, за которыми зорко глядело начальство и отдыхавшие воины, не отступили, как в первый раз.

Многие пали, ни один не бежал. Они вскакивали друг другу на плечи, чтобы сверху поражать метательным оружием прятавшихся за частоколом литовцев. Разгорелся яростный, дикий, беспощадный бой.