Кунигас. Маслав

Здана, хотя и была всего немногим старше Каси, отличалась недевичьим умом, при этом была очень красива и под крылышком матери выросла на диво свежим и веселым созданием…

Опа была ростом выше Каси, стройна, как березка, грациозна, как молодая серна, смех ее напоминал кукушку весною, а речь — веселого воробышка. Плутовская улыбка неизменно светилась в ее темных глазах и не исчезала даже тогда, когда розовые уста складывались в сердитую гримасу. Она была любимицей матери, баловницей отца, забавой всех домашних, а теперь — утешением и радостью всех гостей…

Старая Белинова хлопотала целый день, но быстро ходить не могла, зато Здану не утомляла никакая беготня и суетня, а когда она смирно сидела за пряжей, кудель скакала вместе с нею, веретено ворчало, а лен смеялся и тряс бородою.

Была она еще совсем юная и ничего в жизни не испытавшая, но на то и песенка, чтобы разбудить печаль, разволновать сердце и унести мысль далеко-далеко в широкий свет! У Зданы радостно билось сердце от одной мысли, что она помогает брату в его тайной любви, да и сама своими глазами посмотрит, как это люди любятся. И помогала от всего сердца.

Вскоре они были с Касей, как сестры, а если шли вместе, то непременно обнявшись и прижавшись головой к голове. Часто, боясь говорить при посторонних в большой горнице, где их могли подслушать, они выбегали вместе в темный чулан и, забившись в уголок, обнимались, болтали и смеялись без конца.

Но вдруг Спыткова замечала отсутствие дочки, а она вечно беспокоилась за нее и принималась звать ее и искать повсюду… Кася, вся разгоревшаяся, выбегала из чулана, а с ней и Здана, чтобы не позволить матери бранить ее. И вот обе снова на месте, скромно сидят за пряжей, опустив глаза, но как только взглянут друг на друга, так губы их невольно складываются в улыбку, и Здана зажимает рот рукой, а Кася — концом передника.

И здесь дни казались слишком длинными, старшие успевали выспаться до ночи, младшие — наплакаться от скуки, но, в общем, все же жизнь текла сносно. Многим, жившим внизу, верхняя половина замка казалась райской обителью, каждый не прочь был бы пробраться туда, но мужчинам было строго запрещено ходить наверх.

Старого Белину никто не смел ослушаться, с ним шутки были плохи, он не стал бы церемониться и с сыном владыки. И только издали, расхаживая на красном дворе, молодежь зорко следила, не выйдет ли какая-нибудь из женщин за водой или не пробежит ли по мосту, чтобы хоть взглянуть на них и поймать их взгляд.

Мшщую совсем не везло с Касей. Спыткова от времени до времени входила к нему, потому что ей нужны были все новые слушатели. Но Каси он так и не мог дождаться. Он только иногда видел ее во время богослужения, но голова ее была так закутана белым полотенцем, что ее даже трудно было узнать. А на него она даже ни разу не взглянула. Долива терзался в душе, а так как по натуре он имел много общего с братом, то и он говорил себе, как говорили все в то время:

— Возьму девушку хоть силою, должна быть моей во что бы то ни стало!

Но где и как он возьмет ее и похитит отсюда, когда и над собственной его головой и над головами всех остальных висела опасность, грозившая жизни, об этом молодежь никогда не задумывается!

Скоро, к великой своей досаде, Мшщуй заметил, что Томко часто ходил наверх и подолгу оставался там, и в сердце его вспыхнула ненависть к юноше, происходившая от ревности. Однажды он даже не удержался и, когда Спыткова, спустившаяся вниз, вступила с ним в беседу, он шепнул ей:

— Пусть ваша милость хорошенько бережет дочку. Для нас верх заперт, но для Томка — дверь туда открыта с утра до вечера. А как он уж попадет туда, так там и сидит.

Пани Марта рассмеялась.

— Не может этого быть, — сказала она. — Томко приходит к матери и к сестре, а к Касе он не смеет подойти, потому что, хоть он и хозяйский сын, я бы ему показала, как ухаживать! Ведь она ребенок, она еще об этом и не думает…

И так уверена была Спыткова в правоте своих слов, что, когда в тот же вечер Томко пришел к Здане, а Здана подошла к Касе и между ними завязался разговор, мать даже не взглянула в ту сторону. А Томко, разговаривая с сестрой, умел дать понять той, которая как будто и не слушала его, что он любит ее больше всего на свете и охотно отдал бы за нее жизнь. Кася, по-видимому, не относила этих слов к себе, она долго смотрела на него ясными глазами, потом — вдруг заворчало веретено, нить закружилась и веретено упало на землю. Томко нагнулся за ним, и когда подавал ей, руки их, может быть, и встретились, а мать ничего не видала…

Иногда, просидев в напрасном ожидании целый день на красном дворе, Мшщуй шел в главную горницу, где собирались все старшие, и, усевшись в углу, закрыв лицо руками, думал только о своем несчастии.

В эту горницу входил тогда и старый Белина, садился на лавку и вмешивался в разговор, вставляя короткие фразы.

Тут же проводил целые дни, почти никуда не выходя, старый Лясота, раны которого понемногу подживали, и лежал неподвижно молодой Топорчик, но кроме них были здесь еще многие другие.