Кунигас. Маслав

Его приветствовали рукоплесканиями, и только Белина, обнимая сына, сказал сдавленным голосом:

— Я не мог запретить вам. Но дай-то бог, чтобы мы не дорого заплатили — слишком дорого за эту кратковременную радость!

До самого утра не произошло никаких перемен. Только в лагере все время шумели, кричали и суетливо двигались. Едва только рассвело, пришли люди и поснимали трупы с виселиц, чтобы ясный день не увидел их позора.

Утром не разложили, как всегда, костров, и все чего-то суетились, бегали туда и сюда и ссорились. Наконец отделилась небольшая группа и отправилась в лес.

День этот прошел сравнительно спокойно, разговор вертелся по преимуществу около вылазки, которая доставила обильный материал для рассказов. Внизу, в главной горнице, и вверху, за пряжей, только об этом и говорили. Здана гордилась братом, но, рассказывая о нем, нет-нет да и ввернет словечко о Мшщуе. А потом сама же обливалась румянцем и тревожно оглядывалась, не подсмотрел ли кто и не отгадал ли ее тайны, и сердце ее билось усиленно.

На лице старого Белины нельзя было заметить особенной радости по поводу одержанной над врагом победы. Лоб его, как всегда, был покрыт глубокими морщинами, которые провели на нем тревога и забота; он по-прежнему заглядывал во все углы, требовал от стражи усиленного внимания и отдавал приказы.

Может быть, он догадывался, что простой народ, наружно выказывавший ему полное послушание, что-то замышляет про себя.

Между тем Собек, которому удалось подслушать разговор, не торопился сообщить о нем хозяину. Но бегство одного из этих людей обеспокоило его, и он решил проследить это дело до конца. Он уже давно замечал косые взгляды, перешептывания по углам, признаки недовольства под маской послушания, а иной раз и явное сопротивление и даже взрыв отчаяния, тотчас же подавляемый страхом.

Никого так не боялись, как старого Белину. Он умел быть неумолимым для непослушных, наказывал сурово и не прощал никогда. Быть может, сердце у него было доброе, но теперь он не мог обойтись без суровых мер для ослушников. Когда один из простолюдинов, поругавшись со стариками и нагрубив им, сбежал вниз, стали подозревать всех, и отдан был приказ учредить строгий надзор за обитателями первого двора. Это в свою очередь усилило общее недовольство.

Собек ни о чем еще не доносил, а только всюду расхаживал и прислушивался… Ему хотелось найти тех двух коноводов, имена которых остались у него в памяти. Но это ему сразу не удалось. Очевидно, это были не имена, а прозвища, и он ни от кого не мог узнать о них. Старый слуга давно уже отстал от простого народа, к которому он принадлежал по рождению, и всей душой сочувствовал шляхте, среди которой он жил с детства и привык служить их интересам.

Нелегко было ему, в силу его положения преданного панам слуги, проследить зачинщиков: народ не доверял дворовым людям и всячески избегал разговоров с ними. Едва только кто-нибудь из них показывался, как все умолкали, обмениваясь взглядами, или начинали говорить о посторонних вещах. Напрасно старик старался затеряться в толпе, притворяясь то полуглухим, то придурковатым. Где бы ни показался верный слуга, все разговоры обрывались, и все глаза следили за каждым его движением.

Но угрюмое и грозное выражение их лиц убеждало его в том, что среди них затевалось что-то недоброе. То же самое чуял и старый Белина, который особенно часто заглядывал сюда и не пропускал без внимания ни одного уголка.

Когда Вшебор с охотниками готовился к вылазке, на большом дворе, несмотря на позднее время, все зашумело и заволновалось. Кто только мог, бросились на валы, чтобы увидеть своими глазами, чем кончится эта смелая затея.

Собек, воспользовавшись этим, укрылся в темном уголке и подслушал угрозы, проклятия и ропот, когда на виселицах показались трупы.

Народ этот чувствовал в нападающих своих братьев по крови и им сочувствовал, поэтому в замке надо было бояться не только открытых, но и тайных, до поры до времени затаившихся врагов. Чернь ждала только удобного момента, чтобы броситься на шляхту и выдать ее в руки осаждавших, и Собек замечал даже некоторые признаки того, что между простолюдинами в городище и нападающими было соглашение. Несколько раз ночью ему удавалось подкараулить переговоры из-за рогаток, к которым подкрадывались снизу какие-то неизвестные.

С каждым днем народ становился все более дерзким и непослушным, и замечалось в нем какое-то нетерпеливое ожидание.

Старый слуга не хотел никого пугать, но ждал удобной минуты, чтобы самому переговорить с Белиной. Однако трудно было отвести его в сторону и задержать разговором, не возбудив подозрения.

На следующий день после вылазки Белина казался еще более неспокойным, чем всегда. Он стоял, задумавшись, на валу со стороны речки, когда Собек увидал его издали и подбежал к нему, униженно кланяясь.

Белина только кивнул головой, как будто не желая тратить время на беседу, и уже собирался уйти, но Собек слегка удержал его за полу кафтана.

— Милостивый пан! Иной раз не мешает выслушать ничтожного червяка.

— Ну что еще там? — спросил Белина.