Кунигас. Маслав

Все знали, что он уезжал из страны, глубоко опечаленный и возмущенный, навеки отрекаясь от своих прав на престол, и что королева Рыкса, не желая для сына такого неблагодарного королевства, отдала его корону в императорскую сокровищницу. Ходили слухи, что Казимир, живя в Кельне у дяди, намеревался возложить на себя монашеское одеяние, чтобы потом унаследовать его высокий духовный сан.

И в конце концов, каковы же были силы у молодого короля, чтобы отвоевать королевство, наполовину завоеванное чехами, а наполовину присвоенное себе дерзким Маславом.

Когда гости вошли в главную горницу внизу, все расступились перед ними, приглашая занять места ближе к огню и уступая свои места. Всем было любопытно послушать, что они расскажут, и раньше, чем прибывшие заговорили сами, их уже засыпали вопросами.

На первом месте сидел Янко Топор. Это был человек преклонного возраста, но еще сильный и крепкий, с ясным и веселым лицом, с кудрявой седой бородой и с длинными белыми волосами, которые падали локонами по плечам и составляли оригинальный контраст с румяным лицом. Лицо это носило выражение ума и энергии, и каждый, взглянув на него, сразу угадывал в нем рыцаря и государственного мужа; его мужество, его ум и сердце никогда еще не возбуждали сомнения, и никто, поверив ему, не был введен в заблуждение.

Пока Мешко слушался его советов, все шло хорошо, и Рыкса, поступая согласно его мнению, никогда в этом не раскаивалась. Но завистливые люди стали нашептывать им, что Янко Топор хотел властвовать и управлять всеми. Понемногу отстранили его от двора, исключили из числа приближенных короля и перестали слушать его советов.

А он отправился в свой Тенчин и стал там жить, развлекаясь охотой на оленей.

Только тогда, когда погнали Казимира, когда чехи разграбили Краков, Познань и Гнезьно и Маслав святотатственной рукой посягнул на корону, старый Янко поднялся и сказал:

— Не время сидеть у очага!

И, собрав около себя уцелевшее рыцарство, уговорил их идти вместе с ним искать государя — наследника короны Пястов…

— Это просто чудо Божьего милосердия! — вскричал Лясота, стоявший подле Янко, гревшегося у очага. — Как же все это произошло? Как же вы нашли короля? И как удалось вам уговорить королеву-мать, чтобы она отдала его?

— Да мы и не пытались этого делать, потому что знали, что ничего из этого не выйдет, — возразил Топор. — Кто же из вас не знает королевы? Это женщина святой жизни, но она всегда помнит, что мать ее была дочерью императора. Живя на нашей земле, она никогда не любила ее и всегда чувствовала себя у нас только гостьей. И душой и сердцем она всегда была среди своих немцев. От нас слишком еще пахло язычеством. Зная, что у нас делается, могла ли она отдать нам в жертву сына?

— А как же можно было обойтись без нее? — спросил Белина.

— Воля и милость Бога помогли нам, — продолжал Топор, — я знал, что мы не обойдемся без императора и что вся надежда на него. Ведь если чехи теперь грабили и опустошали нашу землю, то впоследствии они могли угрожать и ему. И вот мы решили явиться к императору Генриху, потому что иначе ничего нельзя было придумать.

— Император сначала не хотел ни видеть нас, ни выслушать. Велел уходить к себе. Вот тут-то мы вооружились терпением. Выгнанные со двора, мы остановились за стенами, на посмешище слуг, но не теряли надежды на милость Божью.

— Генрих Черный несколько раз проезжал мимо нас, пока ему не надоело смотреть на эту толпу упрямцев.

— Однажды, в счастливую для нас минуту, когда император возвращался в свой замок, окруженный свитой из духовных и светских лиц, мы по обычаю поклонились ему. Он, заметив нас, долго не отрывал от нас взгляда, а немного погодя нас вызвали к нему.

— Прежде чем мы решились заговорить, он сам начал речь о том, что мы напрасно приехали к нему, так как он не может и не хочет ничего для нас сделать.

«Всемилостивейший государь, — возразил я. — А я крепко надеялся на Бога и на вашу помощь. Для костела потеряна страна, в которой процветало христианство, а империя ничего не выиграла от того, что верх взяли изменники, которые хотят освободиться из-под ее власти. Неужели же все эти костелы, разрушенные язычниками, разграбленные сокровища и попранные права жителей захваченных земель не вопиют к Богу о мщении? Если же ни римский папа, ни вы, милостивый государь, не вступитесь за нас, то весь наш край погибнет, язычество займет его, а Рим и империя одинаково пострадают от этого». Я говорил горячо, со слезами в голосе. Император призадумался. И с этой минуты все и определилось. На другой день я узнал от самого Генриха, что он похлопочет перед папой об участи костелов, а Казимиру, если он задумает вернуться в Польшу, даст в помощь шестьсот вооруженных воинов.

— Оттуда мы уже ехали, успокоенные; нам оставалось только найти короля.