Кунсткамера

Полное название музея было "Музей антропологии и этнографии преимущественно России", а в Уставе записывалось: "Этнографический музей — центральное учреждение в Империи для изучения различных человеческих племен и их культурного развития, особенно живущих в Русском государстве…" Кроме этого, в Уставе подчеркивалось, что музей должен "собрать по возможности полную коллекцию этнографических и антропологических предметов всего человеческого рода, а главным образом народностей, живущих в пределах Русского государства пли имеющих с Россией более тесные отношения.

…Этнографический музей должен быть, по возможности, открыт для публики и доступен всем ученым, занимающимся этнографией, антропологией и археологией, для научных занятий".

Задачи и цели перед новым музеем были поставлены предельно ясно, но царское правительство не позаботилось о материальном обеспечении этих задач. Отчаявшись что-то сделать собственными силами, хранитель музея Ф. Руссов писал: "Размещенный в двух разделенных улицей зданиях, лишенный рабочего кабинета, как в одном, так и в другом отделении, снабженный скудными средствами, ограниченный при наличности соединенных собраний двух музеев рабочими силами одного хранителя и одного служителя-вновь созданный музей представлял в действительности довольно нескладный организм, который имел мало шансов на жизнеспособность, ибо сколько-нибудь решительное фактическое преобразование в переполненных помещениях с самого начала было исключено".

Общественный прогресс в пореформенной России был неукротим, он вызывал к жизни новые силы, способные совершать подвиги ради науки и разума. В те годы, когда хранитель Руссов растерянно ходил вокруг несметных богатств Музея антропологии и этнографии, в самые отдаленные и еще неизведанные края земли уезжали русские экспедиции П. П. Семенова-Тян-Шанского, Н. М. Пржевальского, Н. Н. Миклухо-Маклая, В. В. Юнкера и многих других…

* * *

…Не правда ли, такое случается не со многими? Лишь редким людям приходится читать некролог о собственной смерти.

Василий Васильевич Юнкер дважды побывал в Африке, прожил там в общей сложности десять лет, исследовал истоки Нила. Он разгадал многие географические загадки черного материка, привез большую этнографическую коллекцию.

Четыре года от него не было известий. Друзья и родные успели похоронить и оплакать путешественника, "безжалостно умерщвленного дикими бушменами", как сообщала в большом некрологе одна из иностранных газет.

И вот он снова в родном Петербурге. Закутанный в теплый плед, Юнкер сидел у окна и нервно листал старые издания, красочно расписывавшие его "трагическую гибель". Перевернув последнюю страницу, он отшвырнул газеты и посмотрел в окно на Мойку. Шел мелкий весенний дождик. Юнкер зябко поежился. Голова начинала тихо и нудно гудеть. Румянец быстро сходил со щек. Лицо с пышными, посеребренными сединой бакенбардами и окладистой бородой покрылось восковой желтизной.

Всего несколько дней, как он снова дома. Речи, радостные восклицания близких и знакомых, теплые встречи, а его не покидает тоска. Неодолимо влечет к недавно покинутому континенту.

Юнкер откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Сейчас начнется приступ. Руки беспомощно повисли, но мозг продолжает работать.

Как во сне, он видит небольшую возвышенность, свой экспедиционный лагерь. Далекая ружейная пальба привлекает его внимание. Он направляет подзорную трубу на горное африканское селение. Отдельные дымки слились в большое облако дыма, встающего над хижинами. Очень скоро огонь охватил все строения. Деревня была расположена на склоне ярусами, и огонь постепенно поднимался все выше и выше, дымной полосой отмечая путь грабителей и поджигателей — газве. Газве — кочевые арабские племена, предводители которых, подкупленные английскими колонизаторами, послушно выполняли волю белых хозяев, нападая на чернокожее население Африки, на своих соплеменников.

Видения приходят снова и снова. Тело уже бессильно, но в разгоряченном мозгу продолжается жизнь. Мысли бессвязны, память словно назло выхватывает из своих тайников только самое болезненное, жестоко отягощая страдания.

Только бы успеть, только бы попытаться сохранить от белых варваров произведения труда и искусства человека с черной кожей. Юнкер торопился. Снова дым. Слабый стелющийся дым. Небольшие деревья саванн, обугленные от пожара. Пепелище и выжженная окрест трава на месте бывшего селения. Что же это? Неужели опять газве, опять та горная деревня? Нет! Вон хижины погорельцев, десятки голодных и измученных непосильной работой людей. Английские колониальные надсмотрщики в пробковых шлемах. Это все, что осталось от когда-то цветущей области независимых азанде, от области, куда торопился попасть и уже не успел Юнкер…

Очнувшись, Василий Васильевич недоуменно огляделся вокруг, как бы спрашивая, как он попал сюда. Он вспомнил, что о чем-то очень важном думал перед приступом, и напряг память. Конечно, о том, что торопился собрать, чтобы спасти для науки, для человечества произведения африканских народов.

Он позвонил. Вошел слуга.