Купеческий сын и живые мертвецы (СИ)

И, когда она поведала мне о причинах, по которым ей этот разговор необходим, я сдалась: дала своё согласие на участие в предлагаемой ею авантюре. О чем теперь горько сожалею. Я написала Вашему отцу, что приду в известный Вам доходный дом, но приду тайно, под вуалью, и никому своего имени называть не стану. А он должен будет оставить для меня ключ от подходящей комнаты на конторке управляющего, и прийти в доходный дом не менее, чем через час после меня. Тем же вечером отец Ваш прислал мне ответную записку, в которой выражал восторженное согласие сделать так.

Вот так и вышло, что в день гибели Вашего отца я появилась в том месте, где быть мне совершенно не надлежало. Забрав оставленный для меня ключ, я поднялась в ту комнату на четвёртом этаже, из окна которой выпадет затем Кузьма Петрович. И через пять минут в дверь постучала та женщина, что вовлекла меня в это неподобающее дело. Я впустила её и, как между нами было условлено, передала ей ключ от комнаты. А сама, спустившись по чёрной лестнице и, слава Богу, никого не встретив по пути, вышла из того ужасного дома и отправилась восвояси.

Только на другой день я узнала о том, что произошло. И теперь страшное подозрение терзает меня: не завлекла ли я невольно отца Вашего в смертельную ловушку? Не приняла ли страшный грех на душу? Если Вы, милостивый государь Митрофан Кузьмич, можете хоть как-то развеять сомнения мои на сей счёт, умоляю: сообщите мне об этом! Любая правда будет для меня лучше неведения.

С величайшим почтением к Вам –

Аглая Тихомирова."

Когда Иван Алтынов дочитал эту эпистолу, никаких сил удивляться у него уже не осталось. Так что, дочитав, он просто заглянул в коричневый конверт и быстро, как если бы это были мелкие купюры, пересчитал бумаги внутри. Их оказалось — шестьдесят семь листов.

— И сколько же времени мне понадобится, чтобы во всем этом разобраться? — Иван сам удивился тому, что вопрос этот прозвучал почти иронически.

А затем он услышал прозвучавший у него в голове голос, снова — свой собственный: "У тебя будет время — лет пять или шесть. Но никак не больше восьми лет — начиная с этого дня".

6

Пока Иван вспоминал о своем диковинном будущем, в августовском Живогорске 1872 года прошло минут за пять, не более. Поскольку из потока воспоминаний его выхватил голос Валерьяна, который только-только вышел из маленькой ванной комнаты:

— Погляди, что мне попались на глаза, когда умывался!

Иван повернулся к своему родственнику — скорее машинально, чем и вправду желая увидеть, что именно тот обнаружил. И внезапно сердце его пропустило удар, а потом застучало вдвое чаще, чем до этого. Валерьян Эзопов держал в руках словно бы некую пыльную тряпку, покрытую многоцветными узорами. Вот только — никакая это была не тряпка. Иван мгновенно уразумел, что он видит перед собой: цветастый павловопосадский платок, пятнадцать лет провалявшийся здесь.

— Я знаю, что произошло с моим дедом, — сказал Иван. — Но мне требовались вещественные доказательства. И как минимум одно у меня теперь есть. Скажи, ты голоден?

При последних его словах Валерьян удивленно сморгнул.

— Я что-то не могу уследить за ходом твоей мысли, — признался он. — Но — да: я изрядно проголодался.