Иван выскочил за дверь, благо, одеваться ему не пришлось. И отметил про себя, что те гири, которые ворочались у него в голове, хоть и не пропали вовсе, но сделались как бы менее увесистыми. Тут же, чуть ли не нос к носу, он столкнулся с Лукьяном Сивцовым — тот явно спешил именно в его комнату. Намеревался, несмотря на запрет, разбудить молодого хозяина.
— С доктором Красновым беда приключилась, Иван Митрофанович! — Голос старшего приказчика при этом звучал так, словно он сам не знает: а вправду ли это беда? — Софья Кузьминична велела послать за ним — плечо у неё среди ночи разболелось не на шутку. И я отправил к доктору коляску с нашим кучером. Только вот...
— Да говорите уже: что стряслось?
— Дверь в докторский дом оказалась распахнута настежь. Кучер наш вошёл внутрь и хотел доктора позвать, да тут вдруг его и увидел. Он лежал почти что за порогом — растерзанный собаками.
— Что?! Что вы такое говорите, Лукьян Андреевич? Доктора растерзали собаки прямо в его собственном доме?
— Точно так-с. Надо бы, наверное, известить о том полицию. Но я решил: сперва спрошу у вас, как поступить.
— Собаки... — Ивана прошиб холодный пот: но это была не его детская фобия — всего лишь воспоминание о ней; а ещё — ему тотчас вспомнились совсем другие оскаленные пасти. — Вот что, Лукьян Андреевич. В полицию о произошедшем мы, конечно же, сообщим. Но сперва сами съездим на место и всё там осмотрим.
6
Растерзанное тело Сергея Сергеевича Краснова и вправду лежало прямо за порогом. Так что, войдя, Иван чуть было не споткнулся о ноги доктора. Ночь была дивной: ярко сияли звезды на безоблачном небе, благоухала зелень, омытая вчерашней грозой, стрекотали в траве кузнечики, и после жаркого дня на город опустилась упоительная прохлада. А здесь, в просторных сенцах двухэтажного бревенчатого дома, который служил доктору жилищем, стоял такой густой запах крови, что
Лукьян Андреевич не забыл захватить с собой фонарь. И, когда он поднял его, их с Иваном взорам открылась почти фантастическая по своему чрезмерному безобразию картина.
Доктор лежал на спине — в одном исподнем. Как видно, он крепко спал, а потом что-то заставило его подняться с постели и неодетым поспешить к входной двери. Его рубаха и кальсоны были вымазаны кровью почти сплошь, и на них там и сям зияли огромные, с рваными, краями, прорехи. Сквозь них отчётливо просматривались многочисленные повреждения на теле уездного эскулапа: вырванные куски плоти и следы зубов. Но причиной его гибели явно послужила рана, зиявшая в его горле — которое было словно бы выедено, с жадностью сожрано. Так что Иван заметил в глубине раны желтоватый костяной столб — обнажившийся позвоночник.
— Святые угодники!.. — Лукьян Сивцов осенил себя крестным знамением. — Да сколько же собак тут было? И почему они на него набросились?
— Вы, Лукьян Андреевич, думаете: доктор отпер бы дверь
— Я слышал, — алтыновский приказчик понизил голос, будто в этих сенцах, где царил запах скотобойни, кто-то мог его услышать, — что двое его прислужников, муж и жена, прямо вчера взяли расчёт — когда узнали... Ну, вы сами понимаете, о чем.
Иван понимал, о чем — ещё как понимал! Равно как не вызывали у него сомнения и кое-какие иные вещи. Во-первых, следы от зубов, оставшиеся на теле Сергея Сергеевича Краснова, уж точно оставлены были не собаками. В те
И тут купеческого сына словно бы ударили изнутри по голове те самые чугунные громыхалки, которые со вчерашнего дня истязали его. "Агриппина Федотова", — подумал он. А потом произнес в полный голос: "Зина!". И, сорвавшись с места, выскочил на улицу, где они с Лукьяном Андреевичем оставили пароконный экипаж.
7