Купеческий сын и живые мертвецы (СИ)

Отстраненно, будто не о самом себе, Митрофан Алытанов подумал: «Я сам — почти уже такой же покойник, как и они. Еще минута — и они меня загрызут. Может быть, и мой отец к ним присоеднится». Однако пока что Митрофана Алтынова выручало то, что эти двое застряли в дверном проеме, мешая друг другу и сцепившись ребрами, что выступали из-под их истлевших гробовых одежд. Так что купец сумел нагнуться — подобрать выроненный им давеча складной ножик.

Его он сунул в брючный карман, а сам снова поволок гроб своего отца к двери. А мертвецы возле неё, так и не расцепившись, рухнули на пол — их вдавили внутрь склепа напиравшие на них сзади сотоварищи. Мертвый мужчина упал поверх женщина, повалившейся навзничь. И выглядело это как адская пародия на любовное соитие. Митрофан Кузьмич ногой в сапоге пнул мужчину, лежавшего сверху. И услышал сухой трест ломаемых с легкостью ребер. Но мертвецу, само собой, было хоть бы что. Эта парочка извивалась на полу, как до этого — Кузьма Петрович Алтынов. Разве что, им было это делать куда несподручнее: они оба мешали друг другу подняться.

И тут всё тело Митрофана Кузьмича будто серной кислотой ожгло: откуда-то снаружи долетел, проник сквозь толстые каменные стены, крик его сына. Тот будто бы обращался к кому-то — кого-то звал? Звал — его, своего отца?

7

Иванушка даже не пытался сопротивляться — он уверовал в то, что уже умер. Иначе почему он не ощущал того, как зубы (псов) мертвяков рвут его на части? Он просто лежал на спине — закрыв глаза и не двигаясь. И это казалось ему почти благодатью: всё самое ужасающее уже осталось позади. Одно его смущало: вонь, которая по-прежнему лезла ему в ноздри. Да, и еще: ему было очень неудобно лежать. Левая его нога, согнутая в колене, вывернулась наружу, и её прижилась к земле один из мертвяков — Иванушка и в своем посмертном существовании почему-то ощущал его сухую тяжесть. А правая нога подогнулось так, что пятка чуть ли не упиралась в ляжку. И что-то упругое и горячее не позволяло ей разогнуться. К тому же, под спину ему попалось что-то мелкое или колючее — должно быть (отколовшиеся кости), мелкие кварцевые камешки, которыми здешние места изобиловали.

Иванушка не выдержал — заерзал на земле, чтобы хоть как-то избавиться от этого непонятного удобства. И невольно чуть приоткрыл глаза.

Мертвяки по-прежнему склонялись к нему и как бы его обнюхивали, но — что за притча? — ни один из них купеческого сына так пока и не укусил. Их безглазые рожи склонялись к самому лицу Ивана, рты раззявились, и, кабы у мертвяков имелась слюна — они бы уже обмусолили ею всего Иванушку.

«Почему они ни нападают? — была первая мысль купеческого сына; и лишь во вторую очередь он подумал: — Так что же это — я всё еще жив?!»

И второе предположение напугало его настолько, что он едва снова не зажмурился. Но тут обложившие его мертвяки начали шевеление. Да нет — не просто шевеление: они начали отступать от него! Правда, поначалу тех, кто неловко пятился от Иванушки, сменяли другие. Но и они, проведя свой диковинный ритуал с принюхиванием («Чем же они принюхиваются — носов-то почти ни у кого нет?»), теряли к Иванушке интерес и торкались обратно, врезаясь в толпу своих собратьев. И все они своей дергающейся походкой устремлялись в одну сторону: к воротам кладбища. Иванушка запрокинул голову и увидел: прутья ворот по-прежнему обматывает цепь.

«Значит, Зина уже успела выйти, — подумал купеческий сын. — И застопорила створки, как я ей и велел».

Вот только — времени закрепить их, как следует, поповской дочке явно не хватило: цепь держалась, что называется, на соплях. И в любой момент могла спасть наземь — открывая мертвякам дорогу в город. Если вдруг они передумают и перестанут осаждать одну только калиткк.

Купеческий сын, продолжая недоумевать — почему его не сожрали? — попробовал перекатиться набок, чтобы подняться на ноги. И даже вздрогнул, когда услышал невероятно знакомый звук: недовольный кошачий мяв. Только тут Иванушка понял, почему его правой ноге было жарко и почему он не мог её разогнуться: его ногу подпирал своей рыжей спиной сидевший подле него Эрик. Его пушистый хвост захлестывал Иванушкину лодыжку.

— Рыжий, ты вернулся… — прошептал купеческий сын — и с удивлением ощутил слезы на своих глазах. — Эти твари тебя унюхали — потому и отступили!..

И кот — словно подтверждая эти слова — отлепился от Иванушкиной ноги, встал на лапы и сладко потянулся, словно после сна.

Ивана Алтынова больше никто не удерживал, так что и он встал в полный рост. Но, едва он сделал это, как от ужаса его чуть было не стошнило: Зина никуда с кладбища не делась! Она стояла возле самых ворот — вжималась в них спиной. И неловко взмахивала перед собой Иванушкиной махалкой — описывала ею в воздухе неровные дуги.