Купеческий сын и живые мертвецы (СИ)

Тут, наконец, она почувствовала, что лицу её мокро. Утерев глаза рукавом летней полотняной блузы, Мавра поднялась с низенькой скамеечки, что стояла в голбце. И взяла с полки с десяток стеариновых свечей, что всегда хранились в этом чуланчике про запас. А заодно прихватила и лежавшее рядом огниво. После этого она высунулась на кухню, воровато огляделась по сторонам и, только когда удостоверилась, что никого из прислуги здесь нет, выскочила из чулана и почти бегом устремилась к двери, что вела из кухни во двор.

По пути она схватила со стола простенький фонарь — без стекла, с единственным свечным огарком внутри. Да еще прихватила стоявший возле печи чапельник — длинную съёмную ручку для сковороды.

5

Отцовским карманным ножом Иван Алтынов завинчивал один за другим дверные шурупы. И беззвучно ругался сквозь зубы — изо всех сил стараясь, чтобы не произнести какое-нибудь крепкое словцо громко, вслух. Зина-то стояла рядом — подавала ему шурупы один за другим!

Сквернословить Иванушка очень не любил, но теперь просто не мог сдержаться. Карманный ножик его отца явно не подходил для той работы, которой он занимался. И купеческий сын уже раскровянил себе все пальцы о его лезвие. Главное же — из-за того, что острие ножа то и дело соскакивало со шляпок шурупов, дело не спорилось — шло непозволительно медленно. А между тем многоцветные отблески заката, пробивавшиеся в помещение сквозь витражное окно, становились все более и более тусклыми. И, сколько бы Иванушка ни ругался теперь по-черному, это делу не помогало. Ну, разве что — позволяло отвести душу.

И, конечно, мешало купеческому сыну не только то, что перочинный ножик плохо подходил для завинчивания шурупов. Гораздо больше тормозило его работу то, что полотно двери беспрерывно сотрясалось от мерных ударов: восставшие мертвецы продолжали осаду алтыновского склепа с упорством древних гуннов, осаждавших Рим. Иванушка правой щекой прямо-таки ощущал взгляд Зины. И знал, что девушка хочет сказать ему: поторопись. Но изо всех сил сдерживается. И даже Эрик, который сидел у самых ног хозяина, обмотав лапы хвостом, словно бы безмолвно того поторапливал. Да Иванушка и сам отдал бы сейчас всё, что угодно, лишь бы только дело у него пошло на лад. Глупо и обидно было бы погибнуть сейчас — когда спасение казалось таким близким.

«Раздарю всех своих голубей, — пообещал он мысленно, — если только нам с Зиной удастся выбраться из этой передряги!»

Ему показалось, что его дед-колдун каким-то образом уловил эту его мысль. И в его единственном глазу промелькнуло насмешливое одобрение. А затем Иванушку словно бы толкнуло что-то. Он снова подпер спиной дверь, как давеча. Только теперь она худо-бедно была закреплена при помощи шурупов. И купеческий сын рассчитывал, что удержит её. А как только он прислонился к двери, Кузьма Петрович перестал её держать. Вместо этого он простер свою чудовищную руку к раскрытой ладони Зины, взял оттуда очередной шуруп и — прямо пальцами, без всяких инструментов, — удивительно ловко и быстро ввинтил его в дверную петлю. После чего так же поступил со следующим шурупом, а потом — с ещё одним.

6

Софья Кузьминична Эзопова, в девичестве — Алтынова, с самого утра ощущала, что в доме её старшего брата происходит что-то неладное. Да что там — в доме! Она испытывала непреложную уверенность: что-то неладное происходит и в самом Живогорске тоже. Если не во всем городе, то уж на Губернской улице — совершенно точно.

Собственно, неладное-то началось ещё давно — пятнадцать лет тому назад. И только часть этого составили тогда гибель их с Митрофаном отца и отъезд из города Софьиной невестки Татьяны. Даже мысленно Софья всегда именовала это бегство деликатным словом отъезд, как если бы Татьяна лишь на время отъехала из Живогорска с непременным намерением сюда вернуться. Как будто не сбежала она от мужа, бросив даже своего единственного сына, которому в ту пору и пяти лет еще не сравнялось.

«Впрочем, — тут же одернула сама себя Софья Кузьминична, — не мне её осуждать».

Во-первых, кто бы не сбежал после такой истории, какая приключилась тогда с её свекром? А, во-вторых, Софья и сама поступила немногим лучше. Ну, разве что, её собственное прегрешение было иного рода.

И вот теперь её Валерьян явно сотворил нечто такое, на возможность чего и намекал Кузьма Алтынов в разговоре с дочерью — тогда, пятнадцать лет назад, за несколько дней до своей гибели.

— А вот не зря есть присловье, батюшка: не говори обиняком — говори прямиком, — произнесла сегодняшняя Софья — молодящаяся состоятельная дама пятидесяти лет от роду. — Если бы ты не стал тогда темнить — может быть, жив был бы до сей поры. А теперь — ну, что, спрашивается, я должна с Валерьяном делать?

Но был еще один вопрос — не высказываемый, который Софья и самой себе боялась задать: можно ли еще было спасти её брата? Или хотя бы — племянника? А если ни того, ни другого спасти нельзя, то есть ли шанс у неё самой — спастись от Валерьяна?

7