Купеческий сын и живые мертвецы (СИ)

Рядом что-то тревожно произносила Зина, и Рыжий беспокойно сновал возле ног хозяина, задевая его пушистым хвостом. Иванушка это замечал — но одновременно с этим и не замечал. Всю свою жизнь он привык полагаться на отца, для которого все нестроения Ивановой жизни были пустяками, разрешимыми в одну минуту. Но теперь его отца здесь не было — по крайней мере, сам Иван Алтынов очень на это рассчитывал. Не хотел даже представлять себе, что (кто) могло находиться на дне колодца, помимо не-мертвого тела его деда. А самому Иванушке, хоть убей, не приходил в голову никакой план спасения их троих — его самого, Зины и Эрика.

Если только...

Иванушка резко вскинул голову — поглядел на витражное окно, уже едва подсвеченное закатными лучами. Выбраться через него на крышу не составило бы труда, но — как же оно было высоко! Иванушка прикинул: от пола до него было никак не меньше двух с половиной саженей. Если бы только у них были крылья — как у тех птиц, которых Иванушка пообещал раздарить! Или — если бы у него, Ивана Алтынова, отросла такая же рука, как у его деда. Тогда он выбил бы ею окно и поднял на крышу Зину и Рыжего. Да и сам сумел бы ухватиться за опорную раму — подтянуться...

Но тут Иванушку отвлекла от беспочвенных мечтаний Зина. Она явно проследила, куда именно смотрит её друг детства. Потому как внезапно дернула его за рукав рубахи и громко проговорила:

— Я знаю, как мы сможем туда попасть — на крышу!

И эти её слова Иванушка расслышал уже совершенно ясно.

4

Мавра Игнатьевна подошла к воротам Духовского погоста, когда солнце уже почти что закатилось за горизонт. Но и в густеющих сумерках картина того, что происходило за чугунными воротами, открылась ключнице во всей красе. И у бедной женщины захолонуло сердце, когда до неё дошло, что (кого) она видит под столетними кладбищенскими липами. Она даже не могла успокоить себя мыслью, что всё это — просто морок, наведенный Валерьяном. Что страшные дерганые фигуры на небольшом отдалении ей просто мерещатся. Она слишком хорошо понимала: у неё нет никакого права самой себе врать. Но как же ей не хотелось идти туда — где эти фигуры шастали сейчас, пошатываясь, словно перепившие гуляки.

— Помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей... — зашептала она слова из 50-го псалма, закрестилась торопливо и хотела даже отбить земной поклон, да вовремя опамятовалась.

Кому, спрашивается, она собиралась кланяться? Адским чудищам, что заполонили сейчас погост? Ну, уж нет — до подобного святотатство она точно не дойдёт! Хватит с неё и других её грехов.

Она дочитала псалом и еде раз осенила себя крестным знамением. На сей раз — медленно, чинно. А потом шагнула к воротам и принялась разматывать на них цепь.

Когда минуту спустя она вошла на погост, в одной руке у неё был фонарь с уже зажженной свечкой, а в другой — сковородочная ручка, которую она держала чугунным наконечником вперёд. Впрочем, фонарь-то ей как раз был и не особенно нужен — она запалила свечу в нём больше для поднятия собственного духа. Даже и в предзакатных сумерках она без труда могла отыскать дорогу туда, куда она направлялась. Уж сколько раз она там побывала за минувшие пятнадцать лет! И всё равно теперь выходило: бывала она там недостаточно часто. Раз уж не сумела испросить прощения у своего убиенного полюбовника.

5

Иванушка думал: ему понадобится целый час, чтобы отодрать чугунную лестницу от спины погибшего пожарного. Зря, что ли, бедолагу так и похоронили — с этой лестницей, вплавившейся в него? Стало быть, не сумели отделить её так, чтобы всё мертвое тело не распалось на части. Но, как видно, долгое пребывание в земле сделало своё дело. Чёрная спина пожарного крошилась под лезвием Иванушкиного ножа так легко, как если бы это был графитовый стержень мягкого карандаша.

И все равно тело купеческий сын не был уверен, что успеет вовремя. Часть шурупов уже вылетела из дверных петель, и не стоило даже тратить время на то, чтобы вернуть их на место. Ясно было: они продержался ещё меньше, чем в прошлый раз. Но самое худшее — начали выпадать и те шурупы, которыми крепились петли дверного засова. И, едва они выскочат все — уже не будет иметь значения, устоит сама дверь или нет. Восставшие мертвецы прорвутся внутрь, даже если он, Иван Алтынов, попытается удержать эту дверь сам или чем-то её подопрет. Их было слишком уж много — всех тех, что ломились сейчас сюда снаружи. И даже сквозь дверь до Иванушки и Зины долетали те надсадные звуки, которые можно было бы принять за дыхание восставших. Если только не брать в расчет, что дышать они ну, никак не могли!