Купель Шантунга

Когда я уже был снова в носу, старший офицер, пришедший посмотреть за нашими делами, принес новое радостное известие. И с ним и горькое. Радостное — что тонут или даже потонули уже три больших корабля у японцев. А горькое — что на его глазах погиб наш красавец "Баян", а до этого взорвался и "Витязь". Но как же всем нам хотелось верить, что если Макаров с лучшими и не поврежденными кораблями успел нам на выручку, японцы в конце концов не выдержат! Поэтому даже это печальное известие не сломило бравого настроя команды. И воду постепенно из погреба удалось вновь откачать. Не всю, но почти до прежнего уровня.

Ход наш был во время этого боя до 10 узлов, затем мы его снизили, по словам старшего офицера, узлов до восеми, или менее, поэтому никакой решающей роли в бою уже не имели. Да и по нам почти не стреляли. Вскоре пушки замолчали совсем. Когда сражение окончилось мы уже стояли без хода и лихорадочно заводили пластыря, потому как действительно находились на грани затопления. Но самым занятным было то, что наша течь в корме несколько приподняла нос, облегчив тем самым наше обшее удручающее положение.

С наступлением темноты мы совсем отстали от флота и оказались в компании с имевшим ощутимый крен "Ослябей" и догнавшей нас все еще дымяшейся "Победой". Возле нее держались два наших дестроера, а немного дальше крейсера "Олег" и "Очаков", которых, со слов старшего офицера, оставили с нами "на всякий случай". С них нам и передали, что судя по всему неприятель наш жестоко разбит. Но на особые проявления радости не было ни сил, ни времени — шла отчаянная борьба с водой за спасение броненосца.

Огни были скрыты, закрыто все освещение до жилой палубы. Так как атак пока не было, то я большей частью был внизу. То у своих машин, то в верхнем офицерском отделении, где собрались почти все офицеры около наших пострадавших докторов. Сидели, спокойно разговаривали о минувшем дне, о нашем положении, гадали кто утоплен у неприятеля, кто у нас, курили и ели корибиф прямо руками из коробок. Сошлись в общем мнении, что победили, слава Богу, мы.

Но вот вопрос: какой ценой? Кто-то сам видел как страшно погиб "Витязь". С мостика дошли слухи, что мы потеряли лучших наших адмиралов: Макарова, Чухнина, Руднева, Небогатова и нашего командующего — Григоровича. И вести эти к празднованию совсем не склоняли. Команда тоже сидела группами, кроме людей у оставшихся исправных пушек, а именно: кормовой башни, которую удалось все-таки опять починить, носовой верхней шестидюймовки, 2-х 47 миллиметровых пушек на спардеке, 2-х 75 миллиметровых в верхней батарее, — по одной с борта, и еще одной шестидюймовой пушки левого борта в батарее. Ее ворочали вручную четыре человека с большим трудом. Были люди и у кормового пулемета, хотя его полезность при минной атаке была весьма сомнительна.

За отсутствием гербовой команде тоже выдали ящики с корибифом, и она ела их, запивая водой с красным вином. На всякий случай я приказал двум моим доверенным квартирмейстерам втащить в погреб мин заграждения два зарядных отделения мин Уайтхеда, в которые вставил фитильные запалы. Затем погреб заперли. Это я сделал на случай, если понадобится ночью выбрасываться на берег и уничтожать корабль.

После чего пошел на мостик, где узнал от старшего штурмана лейтенанта Бурачка, что мы идем на север, и так как компасы в боевой рубке не действуют (а ходовая вместе с мостиком была исковеркана полностью), то правим по Полярной звезде. На спардеке собралась большая часть офицеров; все говорили, чтобы хоть луна-то поскорей взошла, по крайней мере, миноносцы не осмелятся атаковать, будучи видными издали; я оспаривал это мнение и желал продолжения темноты. Плохо слыша своими поврежденными ушами, я злился, что говорят слишком тихо и что меня не понимают с первого слова, так как почти все оглохли еще в дневном бою.

В это время опять сыграли водяную тревогу. Оказалось, что поступает вода в румпельное отделение. Я побежал вниз в кормовое отделение, чтобы пробраться к люку в рулевое отделение, и там встретил старшего офицера, спускавшегося вниз. Из рулевого отделения кто-то крикнул, что "румпельное отделение затоплено, но в рулевом еще воды нет; правим на ручном штурвале с большим трудом". Так как в рулевое отделение, кроме старшего офицера, полезли трюмный механик с трюмными и минный механик, то я остался в кормовом отделении и начал готовить нашу последнюю кормовую турбину.

Некоторое время мы шли под ручным управлением, а затем пришлось это бросить, так как рулевое отделение мало-помалу затоплялось водой, и вскоре люди на штурвале оказались стоящими по живот в воде. Тогда старший офицер приказал всем выходить, и затем задраили люк рулевого отделения. С этого момента наш еле ползущий броненосец почти лишился способности управляться.