Купидон с гранатометом

Нет, до этого момента я твердо знала, что, едва познакомившись с человеком, не стоит «прыгать с ним с крыши», и всё-таки меня где-то перемкнуло. Раньше я никогда не совершала легкомысленных поступков. Но с появлением в моей жизни Богдана внезапно образовалось нечто вроде обрыва, и я знала, что стоит только прыгнуть с него, как жизнь моя мгновенно изменится. Признаюсь, что прыгать было страшно-страшно, но и долго стоять у края было невозможно.

Я еще раз заглянула в его глаза, но в их зеленовато-серой глубине мне так и не удалось прочитать ничего определенного. А он стоял и смотрел мне в самую душу, не давая мне разгадать тайну своих глаз. Я глядела в них, плохо соображая, что со мной, и отчетливо понимала только одно – я влюблена в эти глаза!

И тут он посмотрел на меня как-то особенно внимательно, потом легонько коснулся рукой моего плеча. Я затаила дыхание: мне одновременно было и страшно и… я не знала, что это было за чувство, это было что-то совершенно для меня новое, доселе мне не известное…

– Пойдем, присядем, – сказал Богдан и открыл дверь из тамбура в вагон. – Не здесь же нам стоять всю дорогу. Да и ароматы тут не ахти. Ну, что ты со мной или останешься здесь? – спросил он меня, все еще колеблющуюся…

И тут я прыгнула с обрыва…

Как сомнамбула шла я за ним по вагону, пока он не сел у окна и, указав рукой на свободное место перед собой, не произнес:

– Садись, Любаш, в ногах правды нет.

Ну, конечно же, я приняла его приглашение. Да и как я могла еще поступить, летя с края обрыва в неизведанное, страшное и призывно зовущее к себе…

А потом…

Потом я сидела и слушала его, впитывая каждое слово Богдана словно губка влагу.

– Кончай рассматривать других баб под углом своего несовершенства, – говорил мне он. – Никто и никогда не сможет понять, почему и чем один человек цепляет другого. И какой там у тебя размер грудей не влияет на это, поверь мне, – тут он заговорил громче, наверное, для того, чтобы услышали все остальные. – Знаешь, мне искренне жаль всех этих глупых недоносков, у которых все еще сырая душа, а все желания сводятся к наращиванию количества мокрощелок, которых удалось полапать в грязном закоулке. И вообще я презираю всех тех, кто слишком строит из себя крутых и пофигистов. Обычно они становятся самыми погаными снобами, какие только есть. Хочешь, прочту одну вещь про это?

Я утвердительно кивнула.

Богдан вытащил листок бумаги и прочел уже обычным, а не нарочито громким голосом:

Ненавижу ниспровергателей и нонкомформистов,

Нынешних крутых и якобы пофигистов.

Большинство из вас, кто не сдохнет от передоза,

Скоро будет сажать безумно красивые розы

На аккуратной лужайке у собственного особняка,

Да коллекционировать дорогие сорта кубинских сигар

и французского коньяка.

К тридцати обзаведетесь избалованными детишками,

К сорока нужными связями и полезными людишками,

К полтиннику устанете от ненасытных любовниц и сварливых жен,

К шестому десятку смените шампанское на полезный боржом,

К седьмому десятку будете полоскать вставные челюсти в банке от помидор.

Так что вся ваша нынешняя крутизна и спесь – просто туфта и вздор!

– Это чье? – поинтересовалась я.

– Мое, – признался Богдан. – Сочинил только что, прямо в этой электричке.

– Значит, ты не из таких, которых тут описал?

– Нет, не из таких, – ответил он, убирая бумажку со стихами в карман. – Я самодостаточный и состоявшийся человек, у меня есть ум, деньги, машина, квартира в хорошем районе, которую я собираюсь в ближайшее время поменять на очень большую и очень хорошую. И знаешь, одним из критериев выбора места моего нового проживания является наличие поблизости храма. Старого, намоленного. Потому что я не хочу ездить в храм на машине, как делают все те, у кого посещения храма только показуха, я хочу ходить в храм пешком, а по вечерам слушать мелодичный колокольный звон.

Что тут и говорить, я, понятное дело, слушала его, открыв рот: впервые рядом со мной оказался человек, который со мой об этом ТАК говорил. Слова Богдана падали прямо мне в сердце, отчего оно вдруг забилось от сладкого предчувствия чего-то еще неиспытанного, того, о чем мечталось уже давно, втайне от других и даже от себя самой.

Мы стали подъезжать к какой-то станции. Богдан протянул мне руку и сказал:

– Пойду-ка я изнасилую палочками суши с ролами и пропишу их в своем желудке. Ты как, со мной или с этим проклятым поездом?

Конечно же, я не смогла устоять, настолько надежной показалась мне рука Богдана.

Почему-то мне не было страшно идти за почти незнакомым взрослым мужиком, хотя я и знала о всяких таких историях. Но я все равно пошла за ним, как брошенный на произвол судьбы котенок идет за первым встречным, который поманил его за собой, обещая приютить и накормить.

Мы вышли из вагона и спустились с платформы. Богдан держал меня за руку, причем делал это привычно и без всякого злого умысла, а у меня кружилась голова от того, что вот, впервые в моей еще совсем недавно никчемной жизни, я иду с красивым человеком, иду и держу в руке его горячую ладонь, тепла которой хватало на нас двоих.