Купип

— Никак нет, товарищ Койкин. Она — взрослая. С удостоверением…

— Взрослая? — взревел капитан. — Отдать концы! Эй, там на буксире! Отчаливай!

Дверь на пристани широко отворилась. На пристань выбежала небольшая, но полная женщина, одетая в теплое демисезонное пальто, в маленькую шляпку, в теплые ботики. В одной руке у нее был легкий чемоданчик, в другой — такой мешок, с каким хозяйки ходят на рынок.

— Эй, капитан, не отчаливай! — грозно закричала она высоким голосом. — Ты смотри у меня! Ты вот отчаль, отчаль только, попробуй! Ты знаешь ли еще, кто я такая? Я — мама! Я по предписанию профессора…

Бравый капитан побледнел, как юнга во время первой бури.

— Ма-ма?.. — пролепетал он. — Как, мама? Зачем? Чья мама?

— Чья! — возмущалась маленькая женщина. — А тебе не все ли равно, чья? Мама — и все тут. Не понимаешь, что ли, что это значит? Тебя не касается — чья. Вон у тебя дети без фуфаек на ветру бегают. Чья! Да ты и сам тоже хорош… Ворот расстегнут! Три градуса тепла! Вот я тебе покажу чья! Застегнись, бесстыдные твои глаза! Надень сейчас же кашне на шею.

— Каш..? Каш-не?! — поперхнулся Койкин, и голос его сдал. — Товарищ командир «Рикки-Тикки»… Что же это? — Вдруг взгляд его упал на воду за бортом лодки. Узкое пространство между судном и пристанью с каждой секундой расширялось: концы были отданы, трапы сняты, лодка отчаливала. Глаза капитана Койкина сверкнули.

— Каюк! — рявкнул он во всю силу своих легких. — Кончено! Не могу принять никого. Судно отходит! Вы опоздали, мамочка!

— У меня приказ есть, приказ Бабера! — кричала мама на берегу. — Не смей уплывать, капитан! У вас, небось, там и зубного порошка нет… Иод наверное забыли! Рыбий жир!

— Опоздала, опоздала, опоздала! — торжествовал Койкин. — Давайте, давайте, ребята! Давайте ходу!

Лодка пошла вперед быстрее.

— Мама! Мамочка! — взвизгнули вдруг разом Люся и Устрицын… — Капитан Койкин! Милый капитан! Возьмите ее!

— Не могу! Нет! Не могу! Этого никто не делает. Никаких мам! Она сама виновата! Зачем опоздала. Да что вы-то из себя выходите? Разве это ваша… мама?

— Дядя Койкин… да не все ли равно-о-о! — вдруг взревела Люся… — Зачем вы ее бросили… Она же мама… чья-то… Вон она какая бедненькая… какая миленькая… Вон у нее чемоданы какие… Ма-а-мочка!

Но внизу заработали дизеля, и лодка пошла.

* * *

Прошло часов шесть. Остались сзади вехи морского канала. Мимо проплыл Кронштадт, огромный, низкий, серый и грозный, точно величайший в мире линкор, ставший на глухие якоря на стражу перед замечательным городом Ленина, на подступах к Советской стране.

Койкин успокоился. Потирая руки, ворча что-то себе под нос, он ходил взад и вперед по палубе и курил трубку.

— А ловко-таки я от нее удрал, — доносилось до ребят. — Еще бы! Не на таковского напала! Кто хитрее-то — мама или капитан?

Ребята тоже успокоились. Они мерзли, но с восторгом смотрели с палубы вперед. Носы у них покраснели, руки посинели, однако они держались храбро: экспедиция Купипа! Только Люся все еще вздыхала и рюмила тихонечко там внизу.

— Девица, девица! — мрачно говорил ей от времени до времени Койкин. — Милое ты созданье. Приказываю прекратить!

Было около половины третьего, когда Устрицын оглянулся назад, за корму. Там, далеко в осенней мгле, под неверным, изредка проглядывающим из-за туч солнцем, тянулась белая пенистая полоса — струя от винта лодки «Рикки-Тикки». Над ней, как белые тряпочки, мотались по ветру чайки. Оправа и слева синели низкие берега. А совсем далеко, почти на горизонте, виднелось движущееся белое пятнышко.

— Дядя Койкин! — запищал Устрицын. — Смотрите-ка, что это там такое плывет? — Он схватил огромный купиповский призматический бинокль (всем ребятам было выдано по такому восьмикратному морскому биноклю) и, еле подняв его, вгляделся в даль. — Дядя Койкин, это — катер! Быстроходный торпедный катер!

Койкин тоже поднес к глазам огромную старомодную подзорную трубу. На минуту он застыл неподвижно.

— Смотри, Устрицын! — с восхищением шепнул Лева Гельман, — точь в точь как у Жюля Верна: «труба не могла быть неподвижней и в мраморной руке!»

— Гм, гм! — пробормотал капитан. — Да, это — катер! Значит, там получили какие-нибудь сведения о Бабере… Или хитропочтенные купипские ребята что-нибудь такое написали в «Костер»… Что-нибудь достоумное! Это наш катер, купипский. Скорость хода — 55 узлов… Видишь, как догоняет… Это хорошо!

И на самом деле, маленький катер несся за лодкой полным ходом. Пенные усы, выбиваясь из-под его форштевня, белыми столбами ложились на свинцовую воду. Слышно было, как два сильных мотора с неистовым ревом вращают винт… Даже заплаканная Люся, услыхав этот мощный рев, высунула нос из люка.

Ближе… ближе… Вдруг подзорная труба выпала из ослабевших рук капитана Койкина. Черты его подвижного лица выразили сразу множество пылких чувств: «К… к… клянусь кабестаном, кабельтовым и коком!» только и мог пробормотать он, пятясь к люку. «Вот тебе и на… Что ж это будет-то?»