— Нет, Кирилл. Решать в этой ситуации только тебе. — заговорил он, естественно, не сразу, зато так же доходчиво и спокойно, как и всегда.
Наверное, я никогда не сумею добиться схожей интонации даже через те же тридцать лет. Чтобы резать одними только словами — для этого нужно иметь во истину ядреный опыт, которого мне не заполучить при всем моем истеричном желании. Слишком поздно, да и условия не те.
— За относительную честность — отдельное спасибо, но только за нее. За прочее, сам понимаешь. Пока что ты еще ничего из своих угроз не совершил, если не считать вчерашней выходки и этой. Но с ними я разберусь отдельно. Что касается остального… — он вдруг впервые поддался вперед из глубины кресла, вызвав у меня несколько запоздалые нотки легкой паники.
Стрельников-старший редко когда позволял себе излишние жесты, поскольку в его прошлой жизни они значили слишком многое. Своего рода отдельный знаковый язык, который могли расшифровать только те, кто его когда-то и придумал для тайного с друг другом общения. И то, что он взял со стола красивую (само собой, жутко дорогую) шариковую ручку, облокотившись о столешницу и принявшись задумчиво "играть" с вроде как безобидным пишущим предметом, могло означать все что угодно, вплоть до отсылок к его очень далекому, но отнюдь не забытому темному прошлому.
— Я понимаю, осознание того факта, что ты мой сын дает тебе якобы некие бонусные привилегии, которых лишены другие, в том числе и Алина, ощутимо послабляя твое восприятие реальности и истинное положения вещей… Но, как принято говорить у нас с незапамятных времен "Незнание закона не освобождает от ответственности". Законы, как это ни прискорбно, ты знаешь очень хорошо, а вот на счет прочего… В этот раз я пропущу мимо ушей все твои намеки на угрозы в сторону Алины (а, значит, и в мою тоже). Я из тех людей, кто обращает на них внимание в самую последнюю очередь. Те, кто действительно хочет воплотить их в жизнь, как правило никогда, ни при каких обстоятельствах не озвучивают их вслух перед кем бы то ни было, особенно перед своими жертвами. В крайнем случае, только в момент уже совершаемого ими преступления, для усиления нужного психологического прессинга. А, насколько вижу я, ты сидишь сейчас передо мной весь такой ухоженный, чистенький в стильном костюмчике за десять тысяч евро, в классических кожаных оксфодах, еще и с травмированной рабочей рукой, и сыпешься, как из рога изобилия, больными фантазиями в адрес моей девушки… Ты ведь понимаешь, как это на самом деле выглядит со стороны?
— Более чем… — у меня получилось разлепить немного пересохшие губы и едва не процедить свой ответ сквозь стиснутые зубы кое-как разморозившимся голосом. И, нет, я злился вовсе не на отца. Не на то, что он сам крайне завуалированно мне угрожал из-за какой-то смазливой шлендры. Я злился в первую очередь на себя. На то, что испытывал вполне здоровый страх со вполне естественным чувством самосохранения и ничего не мог с этим поделать. Увы, но максимальный перевес сил находился сейчас не на моей стороне. Да и никогда, в сущности, не находился.
— Тогда тебе не составит труда понять и остальное. Только тебе решать, как поступать в дальнейшем и что делать со своей образовавшейся в голове вавкой в самом ближайшем будущем. То ли чем-то ее лечить, то ли окончательно запустить, доведя до состояния абсцесса. Но если вдруг, не приведи Господь, конечно же, я узнаю, что ты хотя бы просто попытался приблизиться к Алине (неважно с какими намереньями) или, не дай бог, действительно вдруг решишь ее преследовать… Я не буду тебе ни звонить, ни встречаться с тобой лично, как ты это сделал сейчас со мной, и уж тем более не совершать никаких ответных порывов, дабы разобраться в истинных мотивах твоего поведения. Мое наказание последует сразу же, автоматом, без предупреждения. Если не дойдет с первого раза, последует второе, более доходчивое. Надеюсь, до третьего уже не дойдет. Хотя опять же, все зависит только от тебя.
В этот раз он сделал паузу, но только для того, чтобы дожать меня своим весьма убедительным взглядом. И у него это очень даже хорошо получилось. Мое сердце пропустило надрывный перебор, а к горлу подступил удушливый комок панической асфиксии. Казалось, я прочувствовал именно физически конец ручки прямо у своего кадыка, отчего не смог заставить себя хотя бы просто сглотнуть.
— Ты ведь все хорошо понял из того, что я тут пытался до тебя донести? Дополнительных разъяснений не понадобится?
— Можешь себя этим более не утруждать… Все понято, принято и сохранено в нескольких резервных копиях. — разве что не могу расписать во всех буйных красках, чего мне это стоило на самом деле.