Купленная. Игра вслепую (СИ)

В общем, я являлся типичным продуктом своего времени, и от собственного отца меня разделяли километры пропасти, как жизненного опыта, так и нужных связей в определенных кругах нашего все еще обширного общества. Проще говоря, все мои возможности сводились лишь к одному жалкому заключению. На фоне маститого Великого и Ужасного Глеба Стрельникова я был никем и звали меня никак. Если мне было нужно нанимать кого-то со стороны из так называемых легальных профессионалов, чтобы просто за кем-то проследить или накопать нужную информацию, то у моего отца такие люди работали на подхвате на постоянной основе, причем по давно заложенной и отлаженной для них всех программе. Естественно, мои потуги на всем этом фоне выглядели щенячьим писком с немощным ползанием по полу на брюхе и на очень слабых лапках. Ну, а сейчас, в моем нынешнем положении, так и подавно.

Если говорить вкратце — я находился в такой глубокой и беспросветной заднице, что любая попытка оттуда как-то выбраться закончится, скорей всего, еще более глубоким в нее проникновением и, соответственно, крайне плачевным для меня финалом. Уж об этом мой папенька позаботится, как никто другой и с максимально ответственным к данной форме действия подходом.

Но даже моя физическая беспомощность с ограниченными материальными возможностями откровенно меркли рядом с моей подрезанной в самых уязвимых местах беспрестанно кровоточащей сущностью. Именно она выбивала меня из равновесия и мешала в голове мысли с эмоциями в кровавую бурду, из-за чего я порой вообще не соображал, забывая о чем думал до этого или на чем следовало концентрировать свое внимание в первую очередь. Я постоянно, каждую гребаную секунду тянулся к Алинке, к доводящему до удушающей паники пониманию, что вероятность не увидеть ее не то что в скором времени, а вообще никогда — была вполне себе даже реальна.

Я же понятия не имел, куда ее утащит Стрельников-старший и что будет с ней там делать. Если для него не проблема избить собственного сына, то разобраться с безродной шлюшкой на любимый для него манер — это вообще даже не тема для высоко интеллектуального разбора вопроса. А с его-то безграничной фантазией в подобных делах и особой любовью к деталям, страшно не то что думать или фантазировать о том, куда его способно завести неуемное воображение с одержимым желанием отыграться на самом слабом… Тут бы как-то самому не двинуться рассудком и не дойти до ручки раньше времени.

Хрен со мной, хрен с моим временным недомоганием и переломами костей. Через день-другой я уже смогу ковылять на своих ногах и без чужой помощи, но… Как мне хотя бы суметь пережить не то что эти дни, а ближайшие часы полного неведенья, касательно происходящего за пределами этой сраной палаты? Не знать, где сейчас моя Стрекоза, что с ней делают и жива ли она до сих пор…

Лучше бы мне сразу прострелили голову. Иначе жить в этом аду в таком состоянии…

Не удивительно, что у меня случилось только до вечера пару срывов и меня чуть было не перевели в психиатрическое отделение ближайшей дурки. На благо хоть успели до этого связаться с моей матерью, а все мои попытки встать с кровати и докричаться до перепуганных мною же медсестер, пресекли парочкой уколов с ядреной дозой снотворного…

* * *

— Боже, Кир. БОЖЕ МОЙ. Что случилось?.. Господи. Я думала это какая-то злая шутка или розыгрыш…

С очень большим усилием воли, я попытался в который уже раз за последний час разлепить свои затекшие веки и удержать глаза открытыми чуть больше пяти секунд. Голова при этом гудела, как и после моего невообразимо тяжелого пробуждения — с отупляющим шипением и ложным давлением горячего вакуума в том месте, где должны вроде как находится мозги, а не распирающая изнутри черепушку гулкая пустота. Мыслей, естественно, от таких очешуительных ощущений вообще не возникало, впрочем, как и эмоций с чувствами. Я просто валялся полутушеным овощем в очень удобной постельке в том положении, в которое меня уложили терпеливые сиделки, и время от времени пытался открыть глаза, сразу же натыкаясь на белоснежный потолок палаты.

Причем спать тянуло не сколько из-за мнимого чувства опустошающей усталости с полным физическим бессилием, а из-за абсолютной апатии ко всему и вся, в которую меня ввели искусственно с помощью сильнодействующих успокоительных. Разве что глаза при этом не переставали слезиться, а сознание час от часу настойчиво пульсировать где-то на самых дальних окраинах замороженного рассудка кратковременным напоминанием о том, кто я, почему я здесь лежу, да и что вообще не так с окружающей меня реальностью.