Купленная. Игра вслепую (СИ)

— Мне почему-то казалось, что ты тоже должна была быть в курсе наших с ним терок, иначе объяснить твой побег в Европу каким-то другим мотивом у меня никак не получалось.

Наконец-то, сделанный мне медсестрой укол от "пищевого" расстройства начал действовать и у меня даже получилось перевести дыхание чуть больше двух минут. Мать оставила тазик на пол, но вызывать сиделку пока не стала. Хотя этих нескольких секунд ей как раз хватило на то, чтобы собраться с нужными мыслями или решиться на свой относительно честный ответ. Так что, глядя на выражение несвойственного ее натуре очень серьезного лица, я сразу же понял, что был не так уж и далек от истины.

— Не то, чтобы в прямом смысле этого слова, в курсе, но… не замечать со стороны, что у вас у обоих в личной жизни происходит я, само собой, не могу. Как никак, я твоя родная мать и все еще законная жена твоему отцу. Пусть он и перестал воспринимать меня таковой почти двадцать лет назад, но нас с ним связывает слишком много и многое. Мы ведь знаем друг друга буквально с ясельного горшка. Целая жизнь, которую так просто из памяти не вычеркнешь и ничем не заменишь. Поэтому оставаться безразличной к его поступкам у меня, естественно, никак не выходит. Так что, все твои обвинения в мой адрес далеко не беспочвены. Я сбежала в Европу, как самая обычная слабохарактерная трусиха или инфантильная истеричка. Как бы твой отец не шифровался и не прятал с особой тщательностью от мира своих любовниц, не замечать его изменений в поведении, в действиях и в том же ко мне отношении, для меня совершенно нереально и уж тем более невыносимо. Я слишком долго прожила бок о бок с этим человеком. Я изучила досконально, буквально на молекулярном уровне абсолютно все-все-все, что он из себя представляет. Все его привычки, родинки и изъяны, положительные и самые отвратные стороны. Неважно, как он ко мне относится сейчас или как относился до этого, но он не может не осознавать того факта, что он — такая же неотъемлемая часть моей жизни, как и я его. Пусть при этом наши чувства к друг другу давно потеряли прежний накал сводящих с ума страстей, но ведь не только они делают людей по-настоящему близкими и родными. Так что, да… Я позорно сбежала, как всегда и делала это все последние двадцать лет. Отворачивалась и делала вид, что не замечаю в упор, как он снова изменился. Как его распирает от очередной дозы в виде пережитых с его новой игрушкой убойных ощущений. И как он постоянно думает, чем будет с ней заниматься при их следующей встрече… Мужики в этих вопросах настолько предсказуемы и поверхностны. Прости, милый, я не хотела тебя обижать. Но такова ваша природа и с нею ничего не поделаешь.

Она даже протянула к моей здоровой руке (лежавшей в этот момент на животе поверх одеяла) свою прохладную ладошку и, как заправская героиня из слезливых мыльных опер соучастливо пожала мои еще чуть дрожащие пальцы. Хотя я совершенно на нее не обиделся и не чувствовал ничего похожего на эту самую обиду на протяжении всего того времени, что она уже успела на меня тут потратить. Слава богу, сильные рвотные позывы уже оставили меня в покое, а вливаемый в мою вену через капельницу физраствор должен был хотя бы частично избавить мой организм от обезвоживания и вымыть осевшие в крови радикалы от всех принятых мною до этого наркотических препаратов.

Честно говоря, меня и самого сейчас потряхивало от мысли, что из меня практически насильно и только что пытались сделать зависимого нарика, выбрав для такого случая самый, что ни на есть, идеальный момент. И, что самое ужасное, он мог уже сработать прямо сейчас. Как правило, достаточно и одной дозы, чтобы подсадить любого на тяжелую наркоту, а в последствии банально этим убив.

Само собой, мать и подняла весь этот кипишь на очень даже резонных основаниях и теперь уж точно меня здесь не оставит.

— То есть, ты прекрасно знала о его новой любовнице, а потом, когда я тебе рассказал в Одонатум-е о том, что быть может в кое-кого влюбился, ты и решила навести о нас с отцом нужные в таких случаях справки? — я наконец-то смог позволить себе хоть немного расслабиться, размякнув на поднятых в вертикальное положение подушках и заодно любуясь за внешними изменениями непревзойденной Маргариты Стрельниковой. Уж ее-то королевскую стать ничем не подпортишь — ни закатанными на брендовой блузке за две тысячи евро рукавами, ни временным образом услужливой сиделки, охраняющей свое любимое чадо в придвинутом к кровати кресле, подобно ревнивому и крайне опасному для любого недоброжелателя церберу. Может как раз поэтому я и не мог реагировать на все ее откровенные признания совершенно незаслуженной для нее обидой. Поскольку только она имела все законные основания обижаться на нас обоих.

Как бы сильно, в отличие от своего отца, я ее не любил и не испытывал сейчас искренней благодарности к ее появлению и ко всем предпринятым ею мерам… я все равно хотел видеть на ее месте совершенно другого человека. И думать о чем-то другом просто был не в состоянии.