Откровенно говоря, сказать что-либо по поводу спонтанной исповеди Глеба Стрельникова в те минуты я едва ли бы сумела. В том состоянии и с той гаммой переживаний, которыми меня обложили со всех сторон в пределах маленького пространства элитного авто, было как-то крайне сложно сосредоточиться на чем-то одном. Тем более, когда все это время слушаешь и наблюдаешь за поведением далеко не безопасного для тебя человека. Когда с каждой пройденной минутой и выложенной им, как на духу короткой истории о его самой темной части жизни, приходится все больше и больше понимать всю безысходность собственного положения. Что все эти исповеди неспроста. И едва ли этот мужчина рискнул бы рассказывать практически о самом сокровенном изменившей ему любовнице-содержанке только потому, что надо как-то скоротать в дороге время. Вот именно, в стиле откровенных разговоров между "случайными" попутчиками.
Только в том-то и проблема. Эта поездка была отнюдь не случайной, а меня подвозили вовсе не по моей предварительной просьбе. Как и заставляли слушать затянувшуюся предысторию перед чем-то заведомо более важном и неминуемым. Тем, что я в конечном счете и услышу, поскольку Глебу так захотелось. Он так решил, чисто из царской милости. Ибо такова его наищедрейшая воля.
— В общем, разыграли меня тогда весьма впечатляюще, — а еще он частенько приправлял свой содержательный рассказ ироничными усмешками с толикой горькой ностальгии по временам, которые уже никогда и никак не вернешь. Прямо как сейчас, на порывистом выдохе и с полностью расслабленными мимическими мышцами лица. — Я потом целых семь лет свято верил, что все было именно так, как говорила тогда Рита. Хотя должен был насторожится сразу же. Уж как-то она резко начала летать в облаках, рассказывая мне сказочки, будто это смена климата, воздуха и самой обстановки сделало свое "волшебное" дело. А уж когда видишь любимую женщину в подобной эйфории, невольно и сам подключаешься и к ее настроению, и той мнимой уверенности, в которую она уверовала с собственной же подачи, как в истину последней инстанции. Правда, сложно не признаться… эти дни действительно были прям перенасыщены романтическо-розовой сахарной ватой с ярко выраженной ванильной приторностью. Все, как в наилучших традициях голливудских мелодрам. Элитное бунгало на берегу частного пляжа, пурпурные закаты, экзотическая еда и горящие безмерным счастьем глаза любимой женщины, которую не хочется выпускать из своих объятий до скончания вечности. Чем не идеальная сказка с самым идеальным хэппи-эндом? Особенно, когда в последнюю ночь перед отъездом Она прижимает твою ладонь к своему обнаженному животу и, еще сладко вздрагивая от пережитого оргазма, будто в наркотическом бреду, шепчет тебе в губы, что чувствует это… Чувствует зарождение новой жизни. И ты, естественно, ей веришь. Как последний дурак. Потому что готов поверить в те мгновения любому чуду, еще и под столь мощным впечатлением от окружающего антуража и улетного секса. После стольких лет бесчисленных попыток, ставших для единственно бесценной для тебя женщины буквально убивающим проклятием и уже практически доведших ее до полного отчаянья, воспринимать свершившееся не иначе, как за чудо, само собой и не получится.
Может поэтому я и не смогла не прочувствовать всеми сенсорами своих воспаленных нервов и эмоций вложенный Глебом в его рассказ не сколько "скрытый" смысл, а именно пережитые им когда-то противоречивые моменты взлета и падения? Поскольку звучавшая в его голосе ирония не предвещала ничего хорошего. Шокирующее откровение мужчины, в которого я чуть было сама когда-то не влюбилась, бьющие наотмашь по самым уязвимым точкам психики скрытой в них болью и… ненавистью. И каким бы апатичным голосом он все это сейчас не говорил, догадаться, через что ему пришлось в свое время пройти — не составляло ровным счетом вообще никакого труда. Казалось, я сама сейчас все это проживала, пропуская по своим нервам высоковольтным током циклические удары-разряды из чужих чувств и разрывающей на атомы душу боль.
— Не даром говорят, счастье — в неведенье. Возможно, где-то очень глубоко на подсознательном уровне я и чувствовал тщательно скрытый подвох во всей этой идеально состряпанной истории, но, скорей всего, готов был обманываться и дальше, как, наверное, любят обманываться все без исключения. Ведь это придает жизни ту самую остроту чувств, которых нам не хватает в бесконечной рутине столь банальной реальности. Несбыточные фантазии о недосягаемом совершенстве. Плюс, переоцененное доверие к очень близким тебе людям. А потом, однажды, ты настолько расслабляешься, практически уже уверовав в свою абсолютную неуязвимость, после чего, обязательно, получаешь в спину неизбежным ударом ножом. Тоже своего рода классика жанра. Как и крылатая фраза "Мы в ответе за тех, кого приучили", или, как в нашем случае "Лучше открытый враг, чем коварный друг". Хотя сюда, скорее, подойдет фраза "Брат может и не быть другом, но друг — всегда тебе брат". А когда твой брат и первое, и второе, и третье…