Купленная. Игра вслепую (СИ)

Пауза. Пусть и небольшая, но настолько красноречивая, что не почувствовать вложенную в нее эмоциональную экспрессию просто невозможно. Наверное, я уже догадалась обо всем практически сразу же, пусть и не позволяла своему шокированному разуму делать преждевременных выводов раньше положенного срока. Но, разве, кто-то запрещал мне это делать? Я же не подавала при этом голоса, как и не думала перебивать Глеба неуместными замечаниями-вставками. Вопрос в другом. Хотела ли я узнавать всю правду до конца? Да и был ли у меня для этого хоть какой-то мнимый выбор?

— Нас всегда воспринимали, как что-то нераздельное, неразлучное или одно целое, будто мы изначально родились тройней, а не двойней, разве что от двух разных матерей. Даже спрашивали по привычке, как это обычно бывает в многодетных семьях, мол, "где твой брат или сестра?", а в нашем случае еще и "где ваша Стрекоза?", потому что об этом мог знать только ты или сразу оба. Мы и сами так друг друга и воспринимали, как и не могли представить, что все могло быть как-то иначе. Всегда вместе, всегда не разлей вода. Причем Валерку в училище так и станут все называть Тенькой, а уже после института, в более серьезных кругах — коротким и не таким уж и шуточным титулом Тень. Представить Инквизитора без его вездесущей Тени было так же сложно, как и нашу детскую троицу из прошлого без кого-то одного из нас троих. Я и сам частенько забывался, если его не было по каким-то причинам рядом, чисто на интуиции то и дело обращался к его пустому месту. И, наверное, делал это еще где-то года три, не меньше, после его кончины. Догадаться, что он был влюблен в Риту, как и я, было так же легко, как и вычислить главного лидера в нашей намертво сплоченной троице. Все были еще до нашего поступления в школу уверены на все сто, что именно я буду с ней и без особого напряга завоюю ее сердце. Оно и не удивительно. Валерка всегда выбирал третьи роли, хотя по интеллекту не уступал всем вместе взятым отличникам нашего класса. Просто был чрезмерно тихим и старался не выделяться. Таких замечают не по экстравагантным поступкам, а по "скромным" делам. И то… без пресловутого тихого омута даже здесь не обошлось. Он же никогда не лез вперед, как и никогда не заявлял на кого-то или что-то своих законных прав. А Стрекозу и вовсе любил так тихо и беззаветно, что поди еще попробуй догадайся о его истинных чувствах, что называется, со сто тысячного раза. Конечно, я не воспринимал его, как за возможного соперника ни разу и ни при каких, даже самых абсурдных раскладах. Да он и не пытался что-то предпринимать со своей стороны. Как говорится, не рыпался и не искал на свою задницу заведомо провальных приключений. Тут он был стопроцентным прагматиком от и до. Никогда не полезет в явно проигрышную авантюру и сделает все возможное, чтобы и других в нее не занесло. Разве что в этот раз сумел сделать нечто невообразимое даже для себя. Хотя… не удивлюсь, что как раз поэтому он и пошел на весь этот безумный риск, с учетом шокирующей для многих неожиданности. Потому что никому бы и в голову не пришло заподозрить его в измене или предательстве не то что родному брату, а самому Инквизитору…

В этот раз пауза затянулась куда осязаемей, ощущаясь намного невыносимей изначально пройденных минут и лишь слегка приоткрытой завесы над давно похороненными тайнами. Теперь, с каждой фразой Глеба и гулким ударом собственного сердца терпеть все это становилось слишком невыносимо и буквально через нехочу. Особенно оплетающее тугими нитями невидимой паутины эмоциональное напряжение, проникающее под кожу и в нервы острым воспалением вместе со звучным голосом мужчины. И как бы сильно я не хотела об этом не думать и уж тем более не верить чересчур очевидным догадкам, финальной развязки всему этому безумию мне все равно не избежать.

Не помогали даже попытки отвлечься на визуальные картинки за окном или хотя бы как-то частично переключить на них свое взбудораженное внимание. Кажется, за последние полчаса (а может и больше) я успела пройти все стадии мнимого заболевания тяжелой формой гриппа — от ломающей кости подкожной лихорадки, до дичайшего желания сдохнуть. Это был воистину нереальный кошмар, от четкого понимания, куда на самом деле клонил Глеб и какую цель преследовал. И нет. Он и не думал меня запугивать. На деле, ему было плевать на все то, что я сейчас испытывала. Он уже давным-давно все для меня решил. А вот на счет всего остального… Все эти его затянутые истории-откровения — это как… вынужденная доза горького лекарства для него самого. Ядовитый эликсир собственного изготовления, который необходимо принять до самой последней капли. Попытаться уже который раз за всю его немалую жизнь отравить в себе то, что никак не желало умирать даже при наличии мертвых свидетелей с давно умершим прошлым.