КУПЛЕННАЯ НЕВСТА (дореволюционная орфоргафия)

Дверь отворилась, невидимыми руками, на об половинки, и вошелъ Павелъ Борисовичъ, одтый въ венгерку изъ сраго бархата со шнурами, въ рейтузы и высокіе сапоги, отороченные мхомъ. Сдлавъ два шага отъ двери, онъ низко поклонился Катерин Андреевн.

— Простите, что я, не умя преодолть желанія тотъ же часъ видть васъ, вхожу по дорожному, — проговорилъ онъ.

— Вы здсь въ своемъ дом и вольны длать, что вамъ угодно, — отвтила Катерина Андреевна, опустивъ глаза и нервно перебирая пальцами кисти блыхъ шнурковъ накидки. — Я вдь не гостья здсь...

Павелъ Борисовичъ взглянулъ на Глафиру.

— Катерина Андреевна, вы позволите поговорить съ вами t^ete-`a-t^ete?

Катерина Андреевна пожала однимъ плечикомъ.

— Зачмъ вы все это спрашиваете? Не вольны ли вы длать здсь все, что пожелаете? У плнницъ не спрашиваютъ, a повелваютъ ими.

— Но я спрашиваю васъ... Я умоляю васъ позволить мн сказать вамъ два слова наедин.

Катерина Андреевна опять пожала плечикомъ.

— Извольте. Глафира, оставь насъ и побудь за дверью.

Глафира поклонилась и вышла. Она притворила за собою дверь и присла на стулъ въ сосдней комнат, нчто въ род пріемной. Тотъ самый гайдукъ, который сидлъ на козлахъ, но уже одтый въ куртку и въ широкія казацкія шаровары съ красными лампасами, подошелъ къ ней.

— Внизу подожди, — сказалъ онъ ей. — Баринъ скажетъ, когда теб войти.

Глафира съ величіемъ истый фаворитики барыни взглянула на гайдука.

— Уходи, голубчикъ, не твое дло, — проговорила она.

— Вотъ сколь вы глупы! — покачалъ головою гайдукъ. — Вдь баринъ приказалъ такъ. Нешто я отъ себя это вамъ говорю?

— Вамъ баринъ приказалъ, а мн моя барыня, ее я и слушаюсь.

— И не пойдете?

— И не пойду.

Въ одинъ мигъ саженный гайдукъ зажалъ широчайшею ладонью своей ротъ Глафиры, какъ пластыремъ заклеилъ, а другою рукой подхватилъ ее, вскинулъ подъ мышку и вынесъ изъ комнаты, а потомъ по лстниц внизъ. Глафира даже и не пикнула, только раза два помахала руками.

Павелъ Борисовичъ, когда дверь за Глафирой затворилась, сдлалъ нсколько шаговъ впередъ и приложилъ об руки къ груди.

— Катерина Андреевна, — заговорилъ онъ, блеснувъ глазами, — страсть моя къ вамъ такъ велика, что я не умю, не могу владть собою, и вотъ я увезъ васъ, зная, что добровольно вы не захотите слдовать за мною. Я не выпущу васъ отсюда, или на вашихъ глазахъ всажу себ пулю въ лобъ!

— Что же вамъ отъ меня угодно? Вы хотите, чтобы я была вашей любовницей?

— Я хочу быть около васъ, хочу дышать однимъ воздухомъ съ вами... О, какъ я люблю васъ!... И знаете ли, что я скажу вамъ? Еслибъ я былъ увренъ, что я гадокъ вамъ, что я вамъ совершенно не нравлюсь, — я никогда не ршился бы на мой дерзкій поступокъ, я заглушилъ бы свою страсть, но я... я думаю, что я не противенъ вамъ...

Лицо Катерины Андреевны зарумянилось.

— Ого, вотъ какъ! — проговорила она.

— Да, да!

Павелъ Борисовичъ подошелъ къ ней и взялъ ее за руку.

— Вдь я не ошибаюсь? — тихо, тихо спросилъ онъ. — Не ошибаюсь?

Катерина Андреевна вспыхнула вся и затрепетала. Близко, близко видла она передъ собою красивое, энергичное лицо Скосырева, его черные сверкающіе глаза, его вьющіеся, тоже черные, какъ смоль, волосы, вдыхала ароматъ его духовъ, ощущала на лиц его горячее дыханіе. Стройный, величавый, энергичный и неотразимо красивый, стоялъ онъ передъ нею, нашептывая любовныя рчи. Передъ нею былъ онъ, этотъ аристократъ, этотъ баловень счастія, первый въ губерніи женихъ, первый и кутила, мотъ, бреттеръ, донъ-жуанъ. У нея голова закружилась, и она тихо потянула отъ него свою руку, а онъ и другую взялъ, цловалъ об, говорилъ про любовь, про счастіе, сулилъ много, много радостей. Она хотла оттолкнуть его, хотла сказать, чтобы онъ ушелъ, оставилъ ее, а изъ устъ невольно вырвалось:

— Боже, что же мн длать? Вдь... вдь и я васъ люблю.

Онъ обнялъ ее, закинулъ ей голову назадъ и цловалъ ея щеки, губы, волосы, шею. На двор между тмъ темнло все боле и боле. Совсмъ уже въ догорающихъ лучахъ заката виднлась даль съ лсами, полями, деревнями, съ дымкой вечерняго тумана на горизонт. Павелъ Борисовичъ подвелъ Катерину Андреевну къ окну и указалъ ей на эту даль.

— Все вотъ это будетъ твое, моя радость, — сказалъ онъ, — а это лишь малая часть того, что я имю. Я богатъ, но меня не радовало мое богатство, и я расточалъ его. Зачмъ мн оно? Я умру, и все это пошло бы Богъ всть кому, а когда ты полюбишь меня, когда ты будешь моею, я буду знать, что у меня есть дорогое существо, которому я могу отдать все это. Я добуду теб разводъ, ты будешь моею законною женой, у насъ будутъ дти. Какъ я тебя люблю, еслибъ ты знала! Я вдь еще никогда не любилъ, я игралъ любовью и на женщинъ смотрлъ, какъ на игрушки, а нашихъ манерныхъ барышенъ, этихъ вышколенныхъ куколокъ, я только презиралъ, особенно когда видлъ, что он ловятъ меня, какъ богатаго жениха, быть можетъ, для того, чтобы измнить мн потомъ, и полюбить какого нибудь купидоноподобнаго мальчишку съ розовыми щечками и съ пустою головой, а тебя я полюбилъ съ перваго взгляда и поклялся, что ты будешь моею!

Катерина Андреевна, положивъ ему головку на плечо, слушала его и смотрла въ темнющую даль.