Купленное счастье

Присев в парке на скамейку Сергей с удовольствием подставил лицо теплым лучам. Открыв глаза он увидел Настю, сидевшую на соседней скамейке. У Сергея вдруг перехватило дыхание. В тонкой, явно не один год ношенной курточке и потертых джинсах, с распущенными темными волосами и этими необыкновенными, космическими глазами на фарфоровой бледности лице она показалась ему маленькой, бедной принцессой в изгнании. Битой жизнью, но не сломленной. И она так смотрела на деревья, скамейки, гуляющих людей, пластиковую бутылку, лежащую возле мусорного бачка, вещи, в общем-то обычные, словно видела за этой обыденностью что-то еще, скрытый, видимый только ей одной, смысл.

Сергей из-за полуопущенных век любовался тонким овалом Настиного лица. Вдруг она всем корпусом повернулась к нему, видимо почувствовав взгляд, секунду всматривалась в его лицо, потом, видимо узнав, смущено кивнула и, быстро поднявшись, пошла прочь.

Сергей, сам не зная почему, пошел за ней.

– Настя, – он несмело тронул е за рукав, – здравствуйте. Куда путь держите?

– На работу, я по выходным подрабатываю в одном издательстве. Сергей, извините, не знаю вашего отчества…

– Васильевич.

– Сергей Васильевич, если вы из-за денег, то мне осталось собрать совсем немного. Через пару недель я верну вам долг и…

– Какой долг? – остолбенел Сергей, меньше всего он сейчас думал о деньгах, – а, Настя, вы об этом. Не нужно ничего возвращать. Я вам просто по человечески помог. С меня не убудет, а у вас, вижу, трудности.

– Но…

– Не нужно, иначе вы обидите своего работодателя, – Сергей весело рассмеялся и подмигнул Насте.

Она внимательно всмотрелась в его глаза, словно хотела прочитать в них что-то, и вдруг улыбнулась – ясно и открыто.

– Спасибо. У меня действительно трудности.

Настя сказала это спокойно, не пытаясь давить на жалость, но и не с заносчивой гордостью, присущей людям высокомерным. У нее были трудности, она справлялась с ними, как могла и была благодарна за помощь.

Сергей и Настя не сговариваясь направились к реке, серебряной нитью поблескивавшей из-за пологой стороны холма. Разговор не клеился. Настя явно была смущена тем, что идет рядом с самим Большим Боссом, как иногда то ли в шутку, то ли с издевкой называли Сергея. А может она просто не знала как себя со взрослым, опытным мужчиной.

«Ведь молодая совсем, – с непонятной тоской подумал Сергей, – что она в жизни видела? Как к такой подступится? Словно цветочек, сломаешь еще невзначай».

– Прошу прощения, Настя, можно узнать, сколько вам лет?

– Двадцать пять, – ответила она просто, без жеманства.

– Но… – изумлению Сергея не было предела, – вы очень молодо выглядите.

– Знаю, – она весело рассмеялась и неловкость, до сих пор стоявшая между ними невидимой стеной, вдруг растаяла без следа, – меня все за школьницу принимают. Пожилая старшеклассница.

Сергей улыбнулся. В чувстве юмора ей не откажешь. Настя что-то весело болтала о том, что в моложавости есть свои преимущества, например, можно взять билет на пригородную электричку за половину стоимости, у нее никогда не спрашивают студенческий. А Сергею подумалось, что есть в Настиной моложавости что-то неправильное. И выглядит она, как подросток, не потому, что хорошие гены, а потому, что просто не очень крепка здоровьем. Было что-то болезненное, и вместе с тем странно нежное в хрупкости ее сложения, бледности кожи, тихом мерцании огромных глаз.

«У нее и мать чем-то болеет, – вспомнил Сергей, – может, наследственное?»

Ему вдруг стало жаль девушку, по хорошему жаль, по человечески. И как женщина она ему тоже нравилась, если не сказать больше. Сергею было это странно, потому что раньше он не то что бы не обратил внимания на такую худышку-замухрышку, но еще и высмеял бы ее в компании таких же, как сам, гуляк.

– Как здоровье вашей мамы, Настя?

– Спасибо, уже лучше, – по ее лицу промелькнула легкая тень, будто этим вопросом он невольно причинил ей боль, – состояние ремиссии. Дальше будет видно, – заученно повторила она.

– Ремиссии? Но ведь обычно так говорят если у человека…

– Онкология, – Настя спокойно произнесла для нее наверняка привычное, но для большинства людей такое страшное слово, – мама уже десять лет болеет, с попеременным успехом, с лейкемией ни в чем нельзя быть уверенной, сегодня хорошо, а завтра… Поживем увидим.

Сергей молчал, просто не знал что сказать. Сочувствовать, успокаивать, говорить банальности о том, что все будет хорошо? Ему показалось, что Настя не нуждается ни в сочувствиях, ни в успокоении. Не от черствости души, а потому, что умела принимать жизнь со всеми ее обстоятельствами и превратностями такой, какой она есть. Не плача, не стеная, не жалуясь. Была в этом какая то трогательная мужественность и житейская мудрость, так не вязавшаеся с ее полудетским обликом.

– Все будет хорошо, – все таки сказал он, чтобы нарушить неловкое молчание.

– Конечно, – она подняла глаза и снова посмотрела на него странным, испытующим взглядом, будто пыталась заглянуть в самую душу, – Сергей Васильевич, вы хороший человек, но…, – мне уже пора, – вдруг без всякого перехода закончила она.